Внедроман 2 - Алексей Небоходов
У служебного входа Алексей держался строго и официально, сверяя документы гостей со списком, утверждённым лично Олегом Брониславовичем. Лицо его было каменным, будто он пропускал не видных партийных функционеров на сомнительное зрелище, а передовиков производства на торжественное собрание.
Первым подъехал серьёзный гражданин в длинном сером пальто, с выражением лица, словно только что вышел от стоматолога:
– Добрый вечер, – тихо произнёс он, нервно поглядывая по сторонам и на небо. – Я в списке есть, меня должны были указать…
Алексей равнодушно пролистал блокнот и коротко кивнул:
– Да, проходите. Только прошу без лишнего шума.
Мужчина закашлялся, словно его облили холодной водой, и быстро скрылся в дверях, оставив после себя тревожный запах одеколона «Тройной».
Следующим был представительный мужчина с безупречным галстуком и манерами дипломата. Он подал удостоверение с видом, будто демонстрировал доказательство своей абсолютной добропорядочности:
– Я, знаете, первый раз и немного волнуюсь, – дипломатично прошептал он, оглядываясь, будто ожидал появления народной дружины. – Надеюсь, здесь всё прилично?
Алексей окинул его холодным взглядом и сухо ответил, как заведующий бюро пропусков в Мавзолее:
– Абсолютно прилично, товарищ посол. Иначе разве стали бы вы тайком приезжать сюда по ночам? Проходите, вас уже ждут.
Посол натянул серьёзную улыбку, хотел пошутить, но передумал и быстро шагнул внутрь, оставляя после себя лёгкий аромат нервозности и дорогих заграничных духов.
Алексей коротко усмехнулся и отметил фамилию в списке. Он продолжал пропускать гостей, которые представляли собой живую картину коллективного беспокойства. Люди, привыкшие к солидности и авторитету, нервно хихикали, шепотом рассказывали анекдоты или мрачно молчали, пытаясь выглядеть добропорядочными гражданами, посещающими ночью исключительно лекции по повышению идеологического уровня.
– Вы бы улыбнулись, товарищи, – строго напоминал Алексей самым напряжённым, – а то у людей из КГБ возникнут сомнения в культурном характере мероприятия.
Некоторые гости нервно улыбались, другие тревожно озирались, словно ждали, что из тёмного угла вот-вот выйдет сотрудник в штатском и пригласит на короткую беседу с последующим объяснением по месту работы.
Наконец Алексей впустил последнего гостя – известного театрального режиссёра, который пытался скрыть своё волнение пространными рассуждениями о реализме в искусстве. Облегчённо вздохнув, он запер служебный вход и сделал последнюю пометку в блокноте.
Осторожно выглянув на улицу, Алексей напряжённо всмотрелся в тени домов, проверяя, нет ли случайных свидетелей или особо бдительных граждан, готовых позвонить куда следует. Убедившись, что улица пустынна, он усмехнулся сам себе и уверенно закрыл дверь, словно запирал вход в операционную перед сложной хирургической процедурой.
Войдя в зал, Алексей с достоинством направился к Михаилу, который проверял финальные приготовления и выглядел при этом так, будто ставил премьеру в Большом театре.
– Миша, докладываю: все гости на местах, сверены по списку лично Олегом Брониславовичем. Никого лишнего или подозрительного не было, – негромко и почти торжественно сообщил Алексей, сдерживая улыбку. – Всё идёт строго по плану, комар носа не подточит. Можно спокойно начинать.
Михаил удовлетворённо вздохнул, бросив взгляд на полные, но слегка напряжённые ряды зрителей, и тихо ответил:
– Отлично, Лёша. Знал, что на тебя можно положиться. Главное теперь не перепутать сценарий с докладом на политбюро, а то гости начнут вставать и хлопать раньше времени.
Они сдержанно рассмеялись, ещё раз оглядев зал. Гости сидели неподвижно, как отличники перед контрольной по марксизму-ленинизму, готовые к любому сюрпризу. Михаил же знал: сюрпризов будет предостаточно.
Зрители расположились полукругом вокруг арены. Мужчины – в дорогих костюмах, которые обычно носили на партсобрания, женщины – в платьях явно не советского пошива. Их лица скрывала полутьма, но глаза блестели в полумраке – голодные, полные предвкушения того, что было строго запрещено везде, кроме этого забытого богом места.
Михаил скользнул за занавес, откуда мог наблюдать за происходящим, оставаясь невидимым. Отсюда он дирижировал своим подпольным оркестром – подавал знаки исполнителям, следил за реакцией публики, корректировал освещение лёгкими жестами. Сердце его билось ровно, без прежнего волнения: он успел превратиться из неуверенного любителя в профессионального постановщика запретных зрелищ.
На арену вышли первые исполнители. Ваня и Дуняша казались обычной парой: он – крепкий, с мозолистыми руками механика, она – молодая, с простым лицом и фигурой, не привлекающей внимания на улице. Но именно эта обыденность и была притягательной для зрителей. Никаких театральных красавиц, никакой искусственности – только живые люди, готовые обнажить не только тела, но и души.
Ваня нервно потёр ладони о бока. Крупные руки слегка дрожали, когда он осторожно коснулся плеча Дуняши. Она стояла в простом ситцевом платье, глаза опущены, дыхание неровное. В зале царила абсолютная тишина – даже шорох одежды казался громким.
– Не бойся, – шепнул Ваня, и его голос эхом отразился от купола.
Он начал медленно расстёгивать пуговицы на её блузке. Пальцы неловко справлялись с мелкими застёжками – видно было, что привык он к болтам и гайкам, а не к женским нарядам. Ткань шуршала в тишине, каждый звук усиливался напряжённым вниманием зрителей. Кто-то незаметно наклонился вперёд, кто-то сжал подлокотники кресла.
Блузка соскользнула с плеч Дуняши, обнажив простой белый лифчик и бледную кожу. Она всё ещё не поднимала глаз, но дыхание её участилось. Ваня провёл ладонями по её обнажённым рукам, и она вздрогнула – не от страха, а от неожиданной нежности прикосновения.
Постепенно первоначальная скованность исчезала. Дуняша подняла голову, встретилась глазами с Ваней, и в её взгляде промелькнула решимость. Она сама потянулась к пуговицам его рубашки, её движения стали увереннее с каждым касанием. Зрители застыли, наблюдая за метаморфозой – как простая девушка превращалась в женщину, осознающую свою силу.
Одежда падала на опилки арены – рубашка, юбка, нижнее бельё. Вскоре они стояли друг перед другом обнажённые, их тела освещались мягким светом ламп. Ваня был крепким, с широкой грудью и мускулистыми руками, Дуняша – нежной, с небольшой грудью и узкой талией. Они не были идеально красивы, но в их наготе была подкупающая честность.
В центре арены лежал небольшой матрас, накрытый чистой простынёй. Ваня взял Дуняшу за руку и осторожно повёл к нему. Они опустились на колени, затем он бережно уложил её на спину. Его руки скользили по её телу – по плечам, груди, животу, бёдрам. Каждое прикосновение было медленным, исследующим, полным благоговения.
Дуняша выгнулась навстречу его ласкам, тихо застонала, когда его губы коснулись её соска. Зрители наблюдали заворожённо – это было не порнографическое представление, а интимная близость двух людей, которую они подсматривали, как дети в замочную скважину.
Ваня устроился между её ног, и его массивное тело нависло над хрупкой фигуркой Дуняши. Он медленно вошёл в неё, она вскрикнула – от боли или удовольствия,
