Гнев Несущего бурю (СИ) - Чайка Дмитрий
Убогие хижины простонародья теснились у подножия холма, и они были так бедны, что не вызвали интереса даже у младших сыновей афинских козопасов, вышедших в поход за добычей. Ремесла в Каркаре почти нет, а те люди, что живут здесь, пашут землю у берега реки, собирают инжир и гранат, чеснок и виноград, ячмень и пшеницу, чечевицу и нут. Здесь добрые земли, а обилие воды позволяет растить лен, который охотно берут на побережье. Только плохая сейчас торговля, и местным купцам нипочем не провести каравана через земли арамеев. Потому-то и не стало их здесь, купцов-то. Все, у кого водилось серебро, давно уже перебрались в Угарит, под крыло царя Энея. Там чужеземцев за козье дерьмо не считают, как в Сидоне и Тире. Привечают даже и землю для житья дают прямо в городе, под защитой будущей стены. Только предъяви свое достояние царским писцам, потому как в Угарите пришлых босяков не жалуют. Своих хватает. Кто из торгового люда после этого в нищем пропыленном Каркаре останется.
Неплохой городишко, — приценился Тимофей. — Если войско иметь, то жить вполне можно. И пошлины кое-какие идут, и поля вокруг обильные. Он вздохнул и рявкнул на парней, которые не спешили распрячь ослов, а вместо этого пялились на проходящих мимо баб, завернувшихся от недоброго глаза в грубые платки.
— Отдыхаем день, — скомандовал Кулли, привычным взглядом окинув окрестности. Постоялый двор построен у подножия холма, а храм Дагона, главного бога в долине Оронта — на горе, за стеной. Там Кулли принесет жертвы за удачный поход.
Тимофей оценивающе посмотрел на вавилонянина. Ни следа не осталось от былого щеголя. На пальцах нет перстней, на голове надет простой войлочный колпак, а длинная рубаха-канди сделана из грубого полотна без кистей и вышивки. Хитроумный купец не хочет злить своим богатством людей, в землях которых гостит. И правильно делает. Зачем вводить в искушение тех, кто может ночью перерезать тебе глотку.
— Товары — в город, — скомандовал Кулли. — Наместник выделил нам склад. Купцы и их слуги будут спать там. Верблюды и ослы идут в загон. Я уже распорядился насчет ужина, почтенный Тимофей. Твоих людей сейчас накормят.
— Хорошо, — склонил голову афинянин.
Ему привычен такой порядок. Купцы и товар ночуют в городе, под защитой стен, а скотина, погонщики и охрана — на постоялом дворе. Все идет так, как заведено столетиями.
Рассвет. Зябкая прохлада ночи ушла мгновенно, подбросив Тимофея, спящего на тощем тюфяке. Сон ушел, словно и не было его. Истошный, не сулящий ничего хорошего крик резанул по ушам Тимофея. Афинянин знал, что он означает. Нет ничего более привычного для этой земли, измученной бесконечными набегами арамеев. Часовой на постоялом дворе углядел движение со стороны пустошей, а это значит, что наместнику Каркара пора отрабатывать ту пятидесятую часть, что он берет за проход каравана.
— Вставай! — заорал Тимофей. — Напали на нас! Доспех надеть! Оружие в руку! Построение в три шеренги! Отход по горе к воротам!
Сегодня им повезло. Часовой попался опытный, да и арамеи где-то допустили ошибку, подобравшись к постоялому двору на несколько минут позже чем нужно. Их заметили не в сотне шагов от города, а в тысяче. Нежданный луч рассвета сорвал покров ночи и обнажил движение большой банды.
Арамеи поняли, что замечены и, воя от разочарования, бросились на постоялый двор беспорядочной толпой. Их не меньше четырех сотен, а здесь пятьдесят стражников и столько же афинян, попутчиков до Эмара. Принять бой при таком раскладе — полнейшее безумие. Именно поэтому афиняне выстроились так, как их учили, перекрыв дорогу на гору, а караванная стража, затейливо матерясь, натягивала тетиву луков. Они будут пятиться назад, к воротам, иначе их перебьют по одному, а в город на их плечах ворвутся налетчики.
— Ворота не открывают! — услышали воины тоскливый крик сзади.
— Вот шакал! — выругался Тимофей, недобрым словом поминая наместника Каркара. — А я-то думаю, почему это наш стражник заметил арамеев, а часовой на башне — нет. Сдал нас, выродок. Хочет товар себе прибрать.
Первый натиск был страшен. Чудовищная волна ударила в стену щитов и заставила афинян отступить на несколько шагов, пропахав сухую каменистую землю подошвами калиг. Тем не менее строя они не разорвали, а Тимофей пообещал себе напоить допьяна сотника, который обломал немало палок о его парней. Они встали намертво. Бронзовые шлемы, поножи и льняные панцири не дали даже ранить никого из них, а с десяток арамеев упали под ноги своих же и были затоптаны вмиг.
— Стрелами бей! — заорал Тимофей, который стоял позади, как учили.
Не дело командира лезть вперед. Странно это было, но с некоторых пор парень стал более восприимчив к тому, что говорил сын Морского бога. Даже если бы он ему велел во время боя ходить на голове, Тимофей точно попробовал бы. Стрелы из-за спин фаланги летели густо, застревая в щитах и телах. Звериный вой, раззявленные в истошном крике рты и застарелая вонь немытых тел. Это било по всем чувствам сразу, а Тимофей впервые в жизни сохранял холодную голову. Он чувствовал ход боя, управляя им, как умелый возничий квадригой коней.
— Главк, в такую тебя мать! В строй! — орал он. — Держи строй, пивной ты кувшин!
Бородатый крепыш ненавидел копье. Не по росту было ему биться дори, что было длиной в шесть шагов. Им бьют сверху вниз. А где коренастый коротышка Главк, и где удар сверху вниз? Вот то-то же… Потому-то его поставили на фланг, туда, где дорога почти уже переходила в пологую осыпь. Он крутился волчком, сбивая наземь одного арамея за другим. Немногие могли выдержать удар литой бронзовой палицы, украшенной острыми шипами. Сам царь Эней подарил ее Главку при всем отряде. Ох и напился тогда на радостях коротышка, и с тех пор со своей палицей даже спал, будучи не в силах налюбоваться изысканной роскошью рукояти. Такого оружия не было ни у кого, это Главк точно знал. И теперь хоть щит, хоть череп в шлеме, хоть кость ноги разлетались в крошево под его напором. И даже если щит достойно принимал удар, не рассыпаясь сразу, у державшего его могла отняться рука, превратившись на время в бессильную плеть. Только вот нет времени в бою. Опустил щит — получи удар по голове. И вот теперь Главк, обращавшийся со своим оружием нежнее, чем аэд со своей кифарой, то и дело разбивал чью-то голову, марая палицу смесью крови, волос и мозгов.
— Правый фланг! — заорал Тимофей. — Куда вперед полезли! На месте стоять!
Еще одна особенность фаланги, о которой ему сказали. Правый фланг всегда напирает чуть сильнее левого, потому-то важно держать линию, иначе в горячке боя можно закружиться на месте. Здесь это стало бы смертельно опасно, ведь справа стоит караванная стража, которая и вооружена куда хуже, и выучки никакой не имеет. В разрыв тут же хлынет враг, который ударит в спину.
— Первый десяток, за мной! — заорал Тимофей, бросая в бой свой единственный резерв.
У него не осталось выхода. Линия стражи опасно прогнулась и истончилась, грозя вот-вот прорваться. И тогда всем конец. Туда-то и встал Тимофей, закованный в бронзу с ног до головы. Всклокоченный кочевник в длинной рубахе и сандалиях на деревянной подошве с воем бросился на него, но тут же упал, зажимая дыру в горле, из которой полилась черная кровь. Следующего Тимофей оттолкнул щитом, и его добил воин, стоявший слева. Они удержали строй, но измотанная до предела сотня отступала к воротам, устилая чужими телами свой путь. Надолго их не хватит. Совсем скоро их прижмут к стене и раздавят, словно спелый орех. Тимофей понимал это совершенно отчетливо.
— Вот и смертушка пришла, — думал он, сохраняя ледяную ясность мысли. — Рановато, конечно, но уж как боги рассудили. Эниалий, бог воинов, помоги! Я тебе жертву небывалую принесу.
Придумать жертву для своего бога он так и не успел, потому что совсем рядом услышал звон тетивы и недовольный голос тамкара Кулли.
— Дзынь! — стрела нашла свою цель, пока Кулли орал ему прямо в ухо. — Тебе, почтенный, подраться захотелось? Не видишь, ворота открыты! Назад иди скорее! Мы с купцами и слугами стражу перебили. Если вы сейчас не зайдете в город, нам одним ворот не удержать. Хетты уже стены бросили и вниз бегут. Если промедлишь, все поляжем!
