Деньги не пахнут 5 - Константин Владимирович Ежов
Дэвид нахмурился.
– Если он помогает фонду не ради науки, а чтобы заглушить свою боль… не слишком ли мы на нём паразитируем? – голос звучал тихо, но в нём чувствовалась тяжесть.
Его собственная клятва – отдать всё, даже душу, чтобы найти лекарство – вдруг показалась хрупкой перед тем, как вскрылась уязвимость Сергея.
Но Рейчел, взглянув на него, покачала головой.
– Иногда человек идёт вперёд именно потому, что боль не отпускает, – сказала она спокойно. – Главное, чтобы путь этот не закончился обрывом.
За окном ветер раскачивал мокрые ветки, и где-то вдали глухо гремело. Казалось, сама ночь слушала их разговор, вбирая каждое слово, каждую тень сомнения.
– Что бы ни двигало Сергеем, одно ясно: исцеление этой болезни стало его смыслом, его внутренним огнём. Он делает это не ради других, а ради самого себя, – тихо произнесла Рейчел, задумчиво следя, как в бокале колышется янтарная жидкость.
– Но ведь это значит, что мы пользуемся его болью…, – выдохнул Дэвид, в голосе его слышалась вина.
– Нет, – покачала она головой, глядя куда-то в тень под столом. – Боль не уходит, если бежать от неё. Убегающий теряет себя. Освобождение приходит только тогда, когда смотришь ей прямо в лицо и проходишь через неё. Возможно, именно поэтому он с самого начала поставил себе срок – десять лет. Не чтобы сбежать, а чтобы встретить прошлое лоб в лоб.
В комнате повисла тишина. Где-то потрескивал лёд в стакане, воздух пах смешением бурбона и усталости.
– Когда впервые его встретила, – сказала Джесси с кривой усмешкой, – думала, что он очередной аферист. Лицо будто с обложки, говорит красиво – и всё фальшь.
Но за прошедший год впечатление перевернулось с ног на голову. Сергей оказался не болтуном, а человеком, способным превратить смутные мечты в конкретные шаги. Сегодня в нём впервые мелькнула трещина – крохотный, но неоспоримый признак живой души.
– Страшно смотреть, как человек с таким умом бежит без остановки, словно из последних сил, – тихо добавила Джесси, – и всё ещё тащит за собой прошлое, как цепь.
***
Когда дом погрузился в тишину, воздух был густ от дождя, а свет настольной лампы выхватывал из полумрака листы с цифрами и диаграммами. На столе – стопка бумаг, запах чернил и кофе, что остыл ещё час назад. В голове вертелись расчёты, стратегии, проценты. Всё нужно было пересмотреть, перестроить, подогнать под новый срок.
До сих пор расчёты опирались на графики прибыли, но теперь время пациентов стало куда важнее времени денег. Двенадцать человек, о которых говорил Дэвид, не могли ждать до конца года. Их жизни таяли, как воск под пламенем. Начать испытания нужно было немедленно.
Если смерть неизбежна – пусть хотя бы послужит смыслу.
Фонд утверждал, что готов приступить в конце сентября, если удастся достать деньги. Четыреста миллионов долларов. Казалось бы – цифра невозможная.
Но иного пути не оставалось.
Секретный инвестиционный фонд, существовавший вне официальных регистров, теперь был бесполезен. Его принципы держались на редких событиях — слияниях, судебных решениях, результатах исследований. Следующие крупные колебания ожидались только осенью, в октябре и декабре. Отсюда и прежний план – конец года.
Рисковать раньше означало идти наугад, ставить всё на карту. Даже с опытом и памятью о будущем, невозможно помнить каждый биржевой скачок десятилетней давности. К тому же внутренние правила "Голдман" не позволяли использовать опционы или продавать бумаги раньше тридцати дней.
Любая ошибка могла разрушить почти мистическую точность его прогнозов.
И тогда оставался лишь один путь.
"Теранос."
Само слово отозвалось в воздухе, как сухой треск. Возможно ли завершить всё за два месяца? Шансы малы, но не нулевые. Почва уже подготовлена: информация собрана, Холмс встревожена, встреча с Киссинджером назначена. Пазл почти сложен.
Оставалось самое важное – подписать основной контракт. Без него нельзя было ни двигаться, ни вкладывать, ни зафиксировать долю. Юридический отдел "Голдман" уже вёл переговоры с компанией, результаты обещали сообщить со дня на день.
Когда на экране всплыло сообщение, воздух будто застыл.
"Сэр… возникла небольшая проблема."
Пальцы невольно сжались в кулак.
"Какая именно проблема?"
Ответ пришёл почти мгновенно.
"Теранос выдвинул совершенно безумное требование."
Эти слова, короткие и холодные, будто щёлкнули выключателем в темноте. Воздух стал гуще, и даже дождь за окном показался громче.
Два месяца.
Именно столько времени отведено, чтобы уничтожить "Теранос" и достать нужные средства.
План уже готов – не касаться легендарных "секретных технологий", которые Холмс охраняет, словно последнюю святыню, а ударить в другое место – по слабому звену, по гниющей сердцевине компании: управлению.
Доказательства собраны тщательно, с почти болезненной дотошностью. Осталось одно – передать этот документ, похожий на замедленную гранату, в руки Киссинджера и наблюдать, как пламя разнесёт все в щепки.
***
В переговорной стоял густой дешёвого кофе. Над столом мерцала лампа, бросая бледное пятно света на кипу документов. Один из юристов, молодой парень с усталыми глазами, нервно проводил ладонью по затылку и вздыхал:
– Не упоминайте даже. За семь лет работы чего только не видел, но таких клиентов – впервые.
Его голос дрогнул, будто он сам не верил своим словам.
– Они отказались подписывать, если мы не примем их условие. Но само условие… это же просто безумие!
– Опять соглашение о неразглашении? – вырвалось автоматически.
Юрист удивлённо вскинул брови:
– Откуда догадались?
Да уж, догадаться нетрудно. Для "Тераноса" НДА – всё равно что воздух. Холмс закрывала ими рты всем – от стажёров до директоров.
Ситуация выглядела знакомо и почти скучно.
– Пустяки. Подписывайте.
Юрист побледнел, словно услышал что-то кощунственное.
– Вы что, даже читать не станете?
– Компания настаивает. Нам приказано принимать любые условия.
Сейчас важно одно – стать акционером.
Только так можно будет подать на Холмс в суд.
Потому все остальное – второстепенно.
Но сотрудник юротдела не унимался. Его руки дрожали, когда он раскрывал
