Деньги не пахнут 5 - Константин Владимирович Ежов

– Есть ли ещё пациенты в таком же тяжёлом состоянии, как Светлана? – спросил кто-то из тишины, где только капал чайник и тихо постукивал карандаш по столу.
Дэвид помедлил, провёл ладонью по щетине и ответил неуверенно:
– Примерно двенадцать человек с тяжёлыми поражениями органов… Думаю, смогут продержаться до конца года.
– Думаешь?.. – переспросили, и воздух сгустился.
– Точного прогноза дать невозможно, – выдохнул он. – Приступы могут случиться в любую минуту.
Болезнь Каслмана не разрушает тело постепенно – она бьёт внезапно, как удар током. Один приступ способен решить, будет ли утро или нет. Каждый из этих двенадцати жил словно на краю, где между вдохом и выдохом пролегает вся жизнь.
Редкая напасть. Всего пять тысяч случаев в год по всему миру, и лишь две тысячи из них приходятся на этот особый, злокачественный тип. Смерть Светланы уже стала невосполнимой потерей. Если продолжать ждать, можно лишиться и остальных – не успев даже начать действовать.
Без выстрела, без следа, без данных, которые могли бы спасти других.
Когда мысли утонули в мраке, Дэвид поднял глаза и осторожно спросил:
– Сергей, ты ведь не собираешься снова использовать личные средства?
– Если состояние больных этого требует, разве не стоит попробовать?
Деньги можно заработать снова. Жизнь – никогда. Для тех, кто балансирует на грани, каждая минута дороже миллионов. Пусть даже ценой собственных вложений.
Но Дэвид покачал головой.
– Лучше не привлекать частные средства. Тогда пациентов автоматически исключат из клинических испытаний. Мы получим данные, но они не помогут в одобрении FDA.
Он говорил спокойно, но в голосе чувствовалась сталь. Всё должно оставаться в рамках официального протокола.
Логика его была безупречна: частное финансирование даст лишь цифры, а клинические испытания принесут и данные, и шанс на сертификацию.
– Если поспешим сейчас, можем сорвать весь проект. Парадоксально, но подождать до конца года может оказаться быстрее, – продолжил Дэвид, опуская взгляд.
– Проблема в том, – прозвучал тихий ответ, – что к тому времени может не остаться пациентов.
На губах Дэвида появилась усталая, горькая улыбка. Хотел начать немедленно, но цифры, отчёты, фонды – всё упиралось в холодные стены денег.
После короткой паузы в комнате послышался ровный стук пальцев по столешнице.
– Если предположить, что средства найдены, когда можно стартовать? – спросили снова. – Самый ранний срок.
Дэвид замер на секунду.
– К концу сентября… если финансирование поступит. Но….
В его взгляде промелькнуло молчаливое сомнение – возможно ли достать четыреста миллионов за пару месяцев?
Сергей лишь кивнул с едва заметной улыбкой.
– Стоит попробовать. Готовь документы, как будто всё уже решено.
Разговор иссяк. Осталась только тень воспоминаний о Светлане. На циферблате часы показывали десять вечера – поздновато для бессмысленных разговоров.
– Простите, но ещё остались дела, – сказал он, поднимаясь. – Позвольте откланяться.
***
Когда Сергей Платонов вышел из бара, внутри повисла вязкая, усталая тишина. Только стеклянные бокалы звякнули где-то в углу.
– Потрясён, да? – первой нарушила молчание Джесси, тихо, почти шёпотом, словно боялась разрушить хрупкое равновесие.
Её слова повисли в воздухе, смешавшись с ароматом виски и гулом ночного ветра за дверью.
– Совсем на взводе… таким его ещё никто не видел, – прошептала Джесси, глядя в опустевший бокал, где на стенках остались следы янтарного виски.
Снаружи дождь лениво барабанил по навесу, и этот тихий стук странно совпадал с гулом тревоги, разлившимся по комнате. Вроде бы лицо Сергея Платонова оставалось каменным, но движения – порывистые, резкие, будто внутри бушевал шторм. Казалось, будто невидимая пружина тянет его изнутри, не давая ни секунды покоя.
Он заговорил о третьей терапии, делая категоричные заявления, опираясь всего на один случай. Чистая нелепица с точки зрения науки, бездоказательный прыжок в неизвестность. И всё же это был Сергей – человек, который даже перед самыми опасными противниками сохранял холодную ясность.
– Видел, как он сегодня говорил? – тихо произнёс Дэвид, опустив глаза. – Даже с "Белой Акулой" он был спокоен, а сейчас будто кто-то гонит его по пятам.
– Он всегда был нетерпелив, – заметил кто-то из угла, где коптела свеча, – но сегодня в нём словно что-то оборвалось.
С самого начала Платонов твердил, что за десять лет найдёт два лекарства. И хотя смертельный диагноз стоял у Дэвида, именно Сергей выглядел тем, кто борется с временем. Но теперь даже это железное спокойствие дало трещину.
– Когда услышал о смерти Светланы Романовой, будто в камень превратился, – сказал кто-то хрипло. – Лицо застыло, глаза – как стекло.
– Они ведь не были близки, правда? – осторожно спросила Рейчел. – Почему же тогда так потрясло? Может, дело в Мишель?
– Ах! – Рейчел вдруг прижала ладонь к губам, будто её осенило. – Шон говорил как-то, что его мать умерла, когда ему было двенадцать. Мишель ведь примерно того же возраста….
Наступила тишина. Только кондиционер тихо гудел, разрезая воздух. Все поняли без слов. Потеря, однажды выжженная в детстве, снова ожила, задела старую, не зажившую рану.
– Его мать… она тоже болела болезнью Каслмана? – спросил кто-то, едва слышно.
– Возможно, – ответил Дэвид после долгой паузы. – Помню, в больнице тогда всё было серьёзно.
Он вспомнил тот день: белый свет палаты, запах спирта, гул приборов, и Сергей – бледный, словно выбеленный временем, с взглядом, в котором отражались боль и безысходность. Врачи сновали туда-сюда, а он стоял неподвижно, как будто тело помнило, что любое движение может разрушить хрупкое равновесие.
Может, именно те воспоминания, запахи больничных коридоров, холод металла катетеров и ритм капельницы оставили в нём след, который никогда не исчез.
Джесси задумчиво провела пальцем по ободку бокала.
– Он похож на Дэвида, – сказала она наконец. – В том, как бросается в работу. Когда Дэвид был на грани, только исследования удерживали его на плаву. Может, Сергей сейчас тоже бежит – не к цели, а от боли.
Тост, который должен был стать памятью о Светлане, превратился в сухой разговор о планах. Ушёл поспешно, словно боялся, что разговор потянет за собой