Кондитер Ивана Грозного (СИ) - Смолин Павел

— А вот приедет через седмицу епископ со смотром архиерейским, он-то на Оттоманщине три года жил, мы у него и спросим, — нагло ухмыльнулся Никодим.

Вот и нажил я первого врага, и даже не знаю, вправду ли он епископа беспокоить таким пустяком посмеет или на «понт» берет. Но мне оно побоку — сейчас по всему миру зубы очень удачно не чистят, разве что богачи да аристократы мяту жуют, чтобы вонять поменьше.

— Спросим, батюшка, — согласился я и пошел переодеваться в сухое перед Заутреней.

Ну его, этого Никодима, дел что ли других нету кроме как до меня докапываться? Вон монастырь какой огромный, в любую точку ткни, и оттуда непочатый край работы вывалится. Мы с мастеровыми, например, сразу после завтрака (на выпечку хлеба мне сегодня можно не ходить) пойдем в наш уголок, еще немного полюбуемся построенной вчера деревянной моделью («образом») и с молитвою начнем готовить фундамент.

По пути с Заутреней ко мне снова подошел батюшка Павел:

— Скажи-ка, Гелий, а правда в ваших краях зверь страшный водится, этакая большая да зубастая ящерица, что в воде живет?

Похоже, у нас тут потихоньку складывается традиция — в свободные минутки слушать про далекие земли. Это для меня хорошо.

— Правда. Зверь этот крокодилом зовется. Занятнейшая тварь — зверьем поменьше да рыбою питается, в воде живет, но при том воздухом земным дышит, а еще яйца откладывает.

— Ишь ты! — восхитился батюшка Софроний. — И вкусны ли те яйца?

— То мне неведомо, батюшка, — признался я. — Но самого крокодила едал, на курицу похож.

Не Нильского, правда, а азиатского, но это неважно.

— Побожись! — потребовал «бородавчатый» батюшка Андрей.

— Вот вам крест, — перекрестился я на храм.

Доверия ко мне Андрею это не шибко прибавило — мошенники в любом времени и месте есть, и тож «божиться» умеют.

— А ежели научно, то зовется этот зверь «крокодил тупорылый».

— Это как Мишка наш! — шутканул какой-то послушник.

По народу пробежала волна сдавленных смешков, и награда нашла своего героя:

— Ступай к батюшке Юрию, он тебе пост строгий положит, — велел батюшка Андрей.

— Спасибо, батюшка, — поблагодарил послушник и покинул наш строй.

Не первый раз при мне кого-то к батюшке Юрию за наказанием отправляют. Должность его называется «благочинный», и я совру, если скажу, что хотел бы с ним познакомиться.

— Сказывают, владыко в гости приедет? — решил я проверить полученный от Никодима «инсайд».

— Так, — подтвердил Павел. — В ночи гонец из Москвы прибыл, — поежился. — Владыку встречать — честь великая, но потрудиться придется от души.

Окружающие согласно покивали. Знамо дело — начальство едет, нужно лихорадочно наводить марафет и строить Потемкинские деревни.

Дальше, по принципу «человек запоминает начало и конец разговора», я рассказал спутникам об удивительном звере слоне, и пришлось их расстроить — с вычленившимися из толпы каменщиком и плотником мы направились на внутренний двор столовой.

— А чего это ты нам ниче такого не рассказывал? — не без обиды в голосе спросил плотник Василий. — До самого заката трудились, а ты молчал аки червь.

— Сам ты червь! — обиделся я. — Скомороха во мне увидал?

— Охолоните, братцы, — встал между нами Ярослав. — Ты, Гелий, на Василия не серчай — говорю ж, не со зла он. А ты… — повернулся к плотнику. — Он тебе чего, чтец? Тебе ежели интересно, ты спрашивай, тебе и ответят. И повинись, не то батюшка келарь с тебя шкуру спустит.

Работает иерархия — Василий буркнул мне извинения, я извинился в ответ (а зачем с мудаком лаяться?), и мы, как и вчера, помолились за новое дело, после этого усевшись на штабель кирпичей и глубокомысленно вперившись взглядами в «образ».

— А ведь ладно получилось, а, Гелий? — улыбнулся мне каменщик.

Продолжает «мирить» меня с Василием. Понятно почему, но лично я с ним и не ссорился:

— Ладно, — честно согласился я. — Ежели бы дерево не сгорало, можно было бы уже лепешки печь.

Плотник приосанился.

— Красоту ломать не будем, — продолжил я. — Тут вот построим, чтобы, значит, образ перед глазами иметь, — указал на метр правее модели.

— Так оно вернее будет, — одобрительно кивнул Ярослав. — Егорка! — кликнул стоящего за изгородью в ожидании приказа паренька лет восьми. — Сбегай-ка до землекопов, пущай двое лопаты берут и к нам шуруют.

Землекопы и их средства производства, как и ожидалось, выглядели не очень — профессия такая, что в землице Русской с ног до головы каждый божий день. Низкоквалифицированный труд здесь ценится мало, поэтому Ярослав с видимым удовольствием стращал копающих небольшую и неглубокую круглую яму, с которой мы бы легко справились и сами, но профессиональная гордость мастеровых этого не позволила:

— Вы здесь не видали ничего, братцы. Дело важное, сам батюшка келарь за ним пригляд держит. Ежели болтать станете ух несладко придется…

— Все равно разболтают, — проявил скепсис Василий.

— Не видели мы тут ничего, батюшка, вот вам крест, — перекрестился землекоп.

— Не о чем болтать, батюшка — ничего не видели, ничего не знаем, — перекрестился второй.

Круглый, двадцатипятисантиметровой глубины и большего, чем будущий тандыр диаметра мини-котлован вырыли быстро, и, выгнав землекопов, Ярослав вызвал пяток своих прямых подчиненных трудников. Те хорошенько потоптались и попрыгали по дну ямы, утрамбовав землю, и насыпали десятисантиметровый слой щебня. Здесь работы пришлось прервать, и мы отправились на короткую службу — Первый час, освящающую наступивший день.

— Могли бы и больше успеть, — сделал я промежуточный вывод.

— Ты, Гелий, не по годам умен, но молод, — запел старую песню Ярослав. — Давай подумаем — вот ежели ты с первого раза и быстро чего-то новое соорудил, тот, кто работу принимать будет, как рассудит?

— Как? — послушно спросил я, уже понимая к чему он ведет.

— Что проста она, как палка! — развел руками каменщик. — Торопиться нельзя — напротив, нужно делать все очень основательно, с молитвами и рассказами батюшке келарю о том, как нам непросто.

А русичи-то как будто почти с этих вот времен до моих и не изменились!

— Понимаю, — хохотнул я. — Спасибо за науку, Ярослав.

В чем не прав?

Отстояв службу, мы пошли еще немного посмотрели на засыпанную щебнем яму под мои, запрошенные Василием рассказы про дальние страны: про людей с совсем черной кожей, но светлой, пусть и языческой, душой, да про непролазные тропические джунгли с тиграми да обезьянами.

— Обезьяна — она как человек почитай, пусть и тварь неразумная: ищет кусок повкуснее да как поспать подольше, — повеселил я напарников по внедрению новых технологий.

— Сказывали, ты мальчишкам поутру деньги раздаешь, — поделился слухами Ярослав.

Этому можно и рассказать все как есть — не секрет же, просто Никодим раздражает.

— Мне помощник нужен. Не такой, чтобы от нищеты голову терял и на быструю выгоду сорокой бросался, а чтоб думать наперед умел. Я один раз монетки раздал чтобы слух разошелся, второй — уже испытание. Третий раз обещался ничего не давать. Считаю, почти все и придут, а ну как передумаю. На четвертый день придет уже меньше. На пятый… — пожал плечами. — Вот кто на пятый день придет, из тех и выберу себе служку. Грамоте научу, к делу приставлю — будет мне помощник добрый, а не хапнул и в бега.

— Как-то оно… — поморщился Василий. — Малые все ж, а ты — вот так, словно щенка пободрее выбираешь.

— Все мы здесь добрые, православные люди, батюшка, — ответил я. — Да только люди-то — они разные, и я здесь плохого не вижу: сам-то поди бестолочей в шею гонишь.

— Да ты не горячись, Гелий, — поморщился Ярослав. — Правильно говоришь все, только… — вздохнув, поводил ладонью в воздухе.

— Молод я еще, — подсказал я.

Василий заржал:

— А умыл он тебя, Ярослав!

— Острый язык и до беды довести может, — с веселой ухмылкой сложил лапищу в могучий кулак каменщик.

— Ценную голову батюшка Келарь лично бережет, — похвастался я «крышей». — Мир, братья.