Кондитер Ивана Грозного (СИ) - Смолин Павел

— Под Калугою жили, дядька Гелий. В деревне на тридцать дворов. Крымчаки крепостицу ближнюю сожгли, воинов всех перебили, а потом и до нас добрались… — голос Федора затих, и он замолчал.

Такой вот нынче мир вокруг. А ведь когда-то, многие века спустя, потомки вот этих вот кочевых разбойников, убийц и работорговцев будут рассказывать про уникальную культуру и величайшие научно-технические достижения, которые злые колонизаторы-русаки приписали себе, а самих кочевников принялись нагло эксплуатировать, отбирая лошадей и переселяя из юрты в благоустроенные квартиры, да заставляя ходить в школу и получать профессию, которая пригодится на выстроенном за деньги колонизаторов заводе. Ну невыносимый гнёт!

Сейчас немножко помогу, малыш.

— На нас тоже крымчаки напали, — тихо ответил я. — Отца моего убили, друзей… Один я остался. Как ты.

— Батюшка Афанасий говорит — не один, Господь приглядывает. И мамка с батькой, дедом, бабкой, братьями, сестрицей, дядькой Иваном…

Тех, кого у него отняли, Федор перечислял торопливо, жмурясь так, словно больше всего на свете боялся забыть хоть кого-то из них, даже забегающую в деревню по зиме, неуловимую для охотников, ненавидимую всеми за кражу кур лисицу. Забудешь хоть малую толику, и все, рассыплется старый мир словно и не было его никогда, оставив лишь пугающую неизвестность и горечь страшной потери.

Такая судьба легко могла бы лечь в основу истории о последнем выжившем из сожженной деревни, который встал на путь мести. Пережив множество приключений, обретя верных друзей и покрывшись шрамами, ставший героем мальчик конечно же покарал бы обидчиков и может быть даже стал бы королем. Увы, реальность жестока, и всё, что ждало бы Федю в этой жизни, это карьера батрака. И это еще повезти должно.

— … И батюшка Сергий! — закончив, Федор лихорадочно всхлипнул и ожесточенно вытер слезы. — Он нас в церкви прятал, на коленях крымчаков умолял хотя бы нас, маленьких, пощадить, а они его… — всхлипнув снова, пропустил кусок рассказа. — Григорий, сосед наш, почти взрослый был, он половицу у стенки оторвал, а там — яма. Меня туды сунул, еще Ваську с Лёшкой, а Кольку не успел — его тоже зарезали, прямо надо мной. Я лежу, рот себе да Лёшке, он малой совсем был, ладошкой закрываю, глаза зажмурил, чую — капает на меня сверху теплое и тяжелое. Колькой это на меня капало… — немного подумав, посмотрел на меня и спросил. — А на тебя кровью капало, дядька Гелий?

Сглотнув тяжелый ком в горле, я задушил попытавшийся вырваться нервный смешок — ох уж эти дети!

— Не капало, — признался я. — Но забрызгало сильно.

Подумав, пацан кивнул — засчитывается — и спросил:

— А ты как уцелел, дядька Гелий?

— Память у меня, Федька, похуже твоей, — подкормил я пацана добрым словом. — Всё быстро случилось — ехали себе спокойно дорогой лесной, тут вжух-вжух, стрелы полетели, следом — кони, люди…

«И залпы тысячи орудий слились в протяжный вой».

— … Сабли зазвенели, мне лицо крымчак разбил, — указал на почти сошедший синяк и полностью зажившую губу. — Я упал, уснул будто, а потом меня Государевы воины разбудили. Они крымчаков поубивали, жизнь мне спасли.

— Государь крымчаков лютой ненавистью ненавидит! — сжав кулаки, сквозь зубы выдавил Федор чьи-то слова. — За каждую каплю крови русской втрое спросит!

— Спросит, — согласился я.

К этому моменту мы подошли к низенькому, но длинному и в меру широкому бараку. Подойдя ко второму справа от двери, мелкому, лишенному стекол окошку с распахнутыми ставнями, я, как условились, шепнул:

— Андрей.

Изнутри донеслось тихое копошение, и в окошко высунулась рука со свернутой в рулон холстиной. Так себе сервис, но я не обиделся, забрал «заказ» и повел Федьку дальше, к стоящему неподалеку от лесопилки бараку «лапотников» — такое расположение позволяет сократить логистическое плечо подвоза сырья. Остановившись у сформированного «глухими» торцами бараков темного переулочка, я развернул полученной от Андрея рулон. Хлопковая, некрашеная, грубая, но почти новая, чистая и целая рубаха будет выгодно отличать моего подручного от других ребят. Такой же ткани и качества портки и простенький хлопковый пояс дополнят образ. Ого, даже на исподнее Андрей расщедрился. Спасибо ему, а то я про него в «техзадании» упомянуть забыл. Надо будет еще комплект потемнее заказать, а то на этом грязюку и копоть за версту будет видно.

— Переодевайся, — выдал я Федору одежду и указал на переулочек.

Пацан прошмыгнул туда, а я присел на стоящую перед бараком чурочку, направив взгляд на гаснущие от неумолимо наступающего рассвета звезды. Мир — он очень большой, и так уж получается, что каждую секунду кого-то где-то режут. Часто это происходит в пределах родной страны. Пока я сижу здесь, по всему «фронтиру» Руси пускают под нож или ловят арканами для продажи в рабство таких вот Федек. Государство честно старается этого не допускать, формирует разъезды, ощетинивается крепостями, но… Русь уже сейчас большая, и нет числа ее лесам, степям и деревням. Физически нет возможности передушить всех любителей попить русской кровушки, но Иван Васильевич неумолимо следует главному принципу Российской внешней политики: соседи России будут либо нейтрально-дружественными к ней, либо станут ее частью.

— Дядька Гелий, а куды старое девать? — отвлек меня от тяжелых дум о Родине Федор.

В самом деле, мне лохмотья не нужны.

— А ты тихонько в то же окошко закинь, — выдал помощнику его первое поручение, заодно внимательно осмотрев.

Почти в пору все — немножко «на вырост», и это правильно. Ну а старье на заплаты сгодится. Пацан бодрой трусцой отправился утилизировать лохмотья, а я еще немного посидел на чурочке, дыша прохладной, влажной тишиной раннего средневекового утра. Угораздило же.

— Сделал, — прибежал Федька. — Дядька Андрей просил передать, что будет за тебя молиться, дядька Гелий.

Шутник, блин.

— Молодец, — похвалил я помощника, и мы добрались до барака «лапотников».

Здесь — третье окошко слева.

— Евгений.

— Ща, — вместе с тихой суетой раздалось из-за окошка.

Досыпают жители монастыря последние, самые сладкие минутки, и мне немного совестно, что мы тут шумим. Но прямо «немного» — не я же время встречи назначал.

Из барака, аккуратно прикрыв за собой дверь, выбрался одетый в рубаху и портки, опоясанный обычной веревкой, бородатый русый молодой человек лет двадцати пяти. С ним я расплатился караваем хлеба, денег не потребовалось.

— Доброго утречка, — шепотом поздоровался с нами Евгений и шлепнул на землю три пары лаптей. — Примерь, — велел Федору.

— Доброго утра, — вежливо поздоровался помощник и пошел примерять.

— Доброго утра, — поздоровался и я.

— Славный день будет, — решил скоротать время разговором «лапотник».

— Благостный, — поддержал я разговор. — Нечисть пернатая опять лютует.

— Петух-то? — тихонько хохотнул Евгений. — В суп просится, собака, да рука топором махнуть не подымается по этакому храбрецу. Ты про поршни-то надумал? — напомнил про более выгодный заказ.

— Не надумал покуда, — признался я. — Денька три подумаю еще.

— Думай-думай, — одобрил Евгений. — Тебе в лаптях не годится, человек-то ученый, при батюшке келаре состоишь, с мастеровыми вась-вась, а сапоги-то не вечные.

Маркетолог, блин, средневековый.

— Туманно будущее мое, Евгений, — ответил я. — Покуда секрет с мастеровыми не испытаем, а батюшка келарь его не одобрит, не хочу ничего думать: может и вовсе в шею на днях погонят.

— А этого чего ж? С собою возьмешь по лесам бродить? — кивнул «лапотник» на примеряющего третью пару Федьку.

— А это зарок мой, — соврал я.

Евгений все «понял» без лишних объяснений — типа договор с Богом: я сироте жизнь устроить помогаю, а тандыр за это работает как должен. Неплохая импровизация, кстати, возможно стоит взять на вооружение. Федя тем временем закончил и стоял босой около лаптей.

— Какие лучше? — спросил я.