Гримус - Ахмед Салман Рушди
Одно слово, и возможность была утеряна навсегда. Он мог вернуть Эльфриде покой и довольствоваться ее душой. Он мог предоставить Ирине общество, в котором она так нуждалась, и не беспокоиться о ее привязанностях. Они могли бы навечно стать Эльфриной Орлом. Вместо этого они снова превратились в три разобщенные точки, их треугольник распался. Одно слово смогло изменить ход истории.
У дороги стоял фермерский дом. Приземистый, длинный, беленый. Взлетающий Орел вздрогнул от неожиданного узнавания: во время своего прибытия в К. он перескочил через калитку и увидел в окне гранитное лицо; здесь ему снова напомнили о том, что он пария. Но теперь он стал другим; он был частью этого места, как и ферма. Так что в каком-то смысле он был и частью этого фермерского дома. По крайней мере сегодня.
С ним была Эльфрида Грибб; сегодня они зашли особенно далеко, но ни он, ни она не заметили пройденного пути – каждый шагал, молча думая о своем. Увидев ферму, Взлетающий Орел рассказал историю о каменном, изборожденном трещинами лице с глазами василиска.
– Казалось, что в памяти этого человека хранятся сотни тайн, но ни одну из них он ни за что не раскроет, – сказал он.
Эльфрида тихо улыбнулась. Ее мысли были далеко.
– И все, кого я встречал потом в К., такие же, – продолжил Взлетающий Орел. – Правда, я бы не сказал, что они хранят свои тайны для себя – они просто делают вид, что никаких тайн не существует. Здесь слишком о многом молчат. Слишком о многом.
Эльфрида ответила, не поднимая на него глаз:
– Да. Думаю, так и есть.
– Рад, что мы взяли вас на борт, Взлетающий Орел, – сказал ему в тот же вечер Игнатий Грибб. – С вами Эльфрида повеселела. К сожалению, в течение дня я не могу уделять ей достаточно внимания. До вас она целыми днями скучала, бедняжка. Так?
Эльфрида заставила свои губы сложиться в улыбку.
Игнатий Грибб с наигранной доверительностью наклонился к Взлетающему Орлу.
– Пока вы не появились, дружище, – сказал он, – моя жена не знала, чем без меня заняться.
– Но, Игнатий, я не… – начала было Эльфрида, но Грибб только весело отмахнулся.
– И это нормально, – заключил он, – поскольку я тоже не знал, что мне делать без нее.
– Счастливый брак – это замечательно, – выдавил из себя Взлетающий Орел, чувствуя себя последним мерзавцем.
Эльфрида Грибб вышла из комнаты.
– Достаточно было одного взгляда, и я все поняла, – говорила мужу Ирина. – Он оказывает на бедную невинную Эльфриду очень дурное влияние. Ты только посмотри на него.
– Внешность обманчива, – ушел от ответа Александр Черкасов.
– Я уверена, между ними что-то есть, – продолжила Ирина. – Мне кажется, что тебе нужно переговорить с Игнатием.
– О чем же?
– Ты должен предупредить его, – ответила она. – Намекнуть, что за гостем нужен глаз да глаз.
– Но я не думаю…
– Если ты не скажешь ему, – оборвала мужа Ирина, – тогда я скажу сама.
– Подожди, – встревоженно сказал Александр Черкасов. – Я переговорю с Взлетающим Орлом. Направлю на путь истинный. Ну ты понимаешь…
– Какой же ты глупый, глупый человек! – вскричала в гневе Ирина Черкасова.
Cобытия, однако же, развивались еще быстрее, опережая ее гнев.
Пусть все и кончилось, сказал зеркалу Взлетающий Орел, и пусть это сопровождается трагедиями и неизвестно еще, каких черных ужасов ожидать впереди, но то был высший момент, момент ясности, момент света.
– Нет, – сказала Эльфрида Грибб, – сегодня я гулять не в настроении. А вы идите. У меня тут кое-какие дела.
Взлетающий Орел вышел, оставив полулежащую в шезлонге Эльфриду слушать тихую музыку.
XLVII
Смерть пришла на остров Каф буднично, без предупреждения, словно в мягких туфлях; это скорее было начало, а не конец. Смерть пришла как должное, словно была здесь все это время и вот теперь вдруг решила напомнить о себе; но такой незаметный приход ни в коей мере не преуменьшил вызванное ею потрясение.
Вернувшись с прогулки, Взлетающий Орел обнаружил около дома Гриббов небольшую толпу. Здесь были Норберт Пейдж и квартирмейстер Мунши. В дверях дома неподвижно стояла Ирина Черкасова, словно ее мумифицировали, едва она ступила на порог. Она машинально подалась в сторону, уступая ему дорогу. Он задавал вопросы, но никто ему не ответил.
В шезлонге сидел, обливаясь потом, граф Черкасов; он поднял с пола вышивку Эльфриды и теперь бессмысленно вертел ее в руках.
– Что случилось? – спросил Взлетающий Орел.
– Мы услышали крик, – ответил граф. – Один протяжный крик.
Взлетающий Орел обвел глазами пустую, тихую комнату.
– ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? – проорал он. – Где Эльфрида?
Черкасов кивнул в сторону кабинета.
– Один протяжный крик, – повторил он.
Взлетающий Орел рванулся к двери, ведущей в кабинет. В окутавшей дом тишине вой, доносящийся из глубин его сознания, звучал особенно громко.
Ставни на окнах были закрыты, и свет проникал в комнату только через открытую Взлетающим Орлом дверь. Был там письменный стол Игнатия Грибба, заваленный бумагами и папками, перьями и пузырьками с самодельными чернилами. Были книги, лежащие на столе, стуле и на полу, свисающие с полок и подоконника. Сравнительно с аккуратностью, царящей в остальном доме, беспорядок в кабинете Грибба казался вопиющим.
Кровать располагалась прямо перед окном. Во мраке можно было едва разглядеть на ней маленькую фигуру, неподвижную, мертвую. Другая фигура замерла перед узким ложем, живая, но тоже неподвижная, сливающаяся с темнотой. На прикроватном столике стояла незажженная свеча.
Маленькое тельце на кровати было печальными, скрюченными останками Игнатия Квазимодо Грибба, некогда профессора философии, человека с убеждениями и мудреца.
Над ним стояла его новоиспеченная вдова, Эльфрида Грибб, которая в бытность свою Эльфридой Эдж приняла падающего с крыши отца за дымовую трубу.
– Это я убила его, – сказала она. – Это моя вина.
Фрида Грибб,
Фрида Грибб
Как-то хлоп
И мужа в гроб.
Взлетающий Орел прикрыл за собой дверь. В кабинете стало темно, хоть глаз выколи; он осторожно подошел к кровати. На веках Игнатия лежали две старые монеты.
– У него были открыты глаза, – сказала Эльфрида. – Мне пришлось их закрыть.
Он взял ее за плечи.
– Посмотри на меня, – попросил он.
Но она продолжала смотреть вниз.
– Эльфрида! – громко позвал он, и тогда голова ее медленно поднялась.
– Одной тайной меньше, – сказала она. – Я люблю тебя.
Взлетающий Орел смотрел на тело Игнатия Грибба. На философе была безупречная шелковая рубашка с шейным платком, замшевая куртка, довольно неуместные старые вельветовые
