Как жить богом - Михаил Востриков
СЦЕНА 30/6
Как было
Но на площади все-таки остаются живые. Двое или даже трое — шевелятся, а один вообще поднимается и сгибаясь в мучительном раздирающем кашле, пошатываясь, почти с ног валясь от этого кашля, бредет сейчас прочь, куда-нибудь подальше отсюда.
— Ну? — говорит Петюня нетерпеливо.
Он видимо все еще ждёт от Эль-де-преза откровений. Петюня простой человек: обосрались, ладно, давай хоть информацию какую-нибудь соберем.
«Что именно произошло? Каким образом? Где располагался? Как ушел?»
Эль-де-През заставляет себя шевелиться — еще раз оглядывается и ничего нового не обнаруживает…Огибает тело. Трясущийся пес суётся ему в ноги унылой мордой. Он осторожно огибает и пса. Похоже палили прямо с дорожки из-за спины этого… который с пуделем… поверх его головы и поверх толпы: балюстрада отсюда отлично просматривается, театрально освещенная прожекторами. Выпаливает и уходит себе, не торопясь, в сторону Белоберезовой, где фонарей раз-два и обчелся и где у него, скорее всего, стоит машина. А может быть, и вверх по бульвару уходит. Спокойно, по дорожке, без паники и суеты, между деревьев, между собак и собачников…
— Я вот чего не понимаю, — говорит он Петюне, — Ведь я его почуял. Однозначно. Но почему я уверен был, что ничего нельзя сделать? Ни прикрыть, ни спрятать. Ничего. Безнадежно было, понимаешь?
Он замолкает, потому что ни рассказать, ни объяснить толком он все равно ничего не умеет. Да и бессмысленная это затея — объясняться с Петюней. При чем здесь Петюня? Ты свои объяснения прибереги лучше на будущее, думает он неприязненно. Тебе теперь всю жизнь придется объяснительные писать.
«Лучший друг президентов», мудила-грешник… А что я могу спрашивается? Мое дело маленькое: я должен его почуять. Почуял? Почуял. И что? А ничего! Ничего нельзя сделать. Вот этого мне никогда и никому не объяснить, думает он с отчаянием. Как объяснить, откуда я знаю, что ничего нельзя сделать…
— А ты-то? — говорит он Петюне. — Неужели ничего не видел? Совсем?
Он не ждёт серьезного ответа. С какой стати? Но Петюня, вдруг, отвечает вполне серьезно, хотя и коротко. Он ничего не видел. Все было совершенно нормально, а потом он слышит «атас», тут же (по инструкции) поворачивается, чтобы заслонить «тело», но Профессор уже падает — как стоит, с поднятой рукой, — падает на спину, и его тут же подхватывают Фанас с Толяном.
СЦЕНА 30/7
— А ты стоял на коленях и вроде бы пытался перебраться за перила, а потом повернулся и сел спиной. И тут же вырубился вчистую…
— И выстрела не видел?
— Не было выстрела.
— А что было?
— А ни хрена не было, — говорит Петюня Федорчук, — Вдруг все начинают падать, а другие орут и бегают туда-сюда как тараканы…
— Да пош-шел ты, каз-зел! — шипит он с ненавистью и пинает в бок пуделя, который опять пытается приблизиться.
Пес, издавший ёкающий звук, отскакивает и опрометью бросается прочь. Он скачет вверх по бульвару, опустив голову, свесив уши до земли и уставив нос в снег, словно пытается обнаружить там что-нибудь жизненно для себя важное. Поводок волочится следом, подпрыгивая на замерзших какашках. Эль-де-през смотрит, как он бежит, и думает: взять его домой, Сережке-маленькому? То-то радости было бы. Но ведь и этого даже нельзя: аллергия, мать ее туда и сюда. Ну что за жизнь такая паршивая, беспросветная! Ничего нельзя и ничего впереди нет хорошего, кроме гнилых неприятностей… Он все еще смотрит вслед убегающему псу, когда начинают выть, сверкая огнями по площади налетевшие сразу с трех сторон «ноль-тройки» и милицейские «луноходы».
Лирическое отступление №6. «Геена Огненная»
Фрагмент лекции по «Инсинераторостроению» (инсинераторы — установки для термического обезвреживания опасных отходов) — II курс специальности «Обращение отходами», цикл «Введение в специальность».
Я оттдёргиваю шторки и с заранее прикнопленного плаката на собравшихся страшно и презрительно, слегка щуря свои безумные желтые глаза, уставляется жуткая Тварь. Тварь действительно жуткая… Вся в торжественно-тёмном пламенном ореоле она молча кривит на сидящих в зале свою мерзкую пасть с двумя рядами ужасных острых зубов, с которых стекает… конечно, кровь! Человеческая кровь, сразу видно!
Изображение этой Твари я когда готовился к лекции сдуру показал своему младшему брату — «разбойнику» Жене. Эх-х, лучше бы, я этого не делал! Мой совершенно бесстрашный младший брат тут же закатил глаза и свалился в эпилептическом припадке, хотя эпилепсии, у него сроду не было. Даже не плакал. Хоп, и уже лежит трясётся. Ох и испугался же я… Но пронесло, брат быстро очухался.
Причём, такая же история была, когда дёрнул меня чёрт, помогая младшей дочери писать школьный реферат о профессии родителей — я показал ей служебное видео на предмет работы конструкций своих лучших в мире инсинераторов-крематоров.
Это для отчетности снимали кремацию любимца детей — жирафа из зоопарка города Екатеринбурга. Он умер. Не насильственной смертью. Старенький уже был и просто вышел его срок, вот и умер… И естественно, в стандартный крематор для трупов бродячих собак и кошек, этот жираф целиком, ну, никак не залазил. Тогда не теряя времени работники зоопарка наняли двух местных Ахметок с бензопилами. На заднем дворе зоопарка, Слава Богу, без детских глаз труп жирафа резали на куски, отдельно — шею, ноги, голову, хвост… и по куску закидывали в крематор. Горело хорошо! «Чёрного» дыма не было.
После страшной истерики дочь и её мама, моя жена Ира, со мною не разговаривали месяц. Ничего не помогало… ни объяснения, что это не я резал жирафа бензопилой, что надо кому-то делать и эту работу…
Мораль — не всё служебное кино стоит показывать детям. И взрослым, тоже!
* * *
В аудитории тишина. Детки прижали ушки и слышны только шепотки:
— Ой, мамочка, я боюсь-боюсь… ща как бросится…
— Да, не ссы ты, она же нарисованная!
Торжественно возглашаю гнусавым голосом всем известного Гоблина:
— Ка-Хенном… Джаханнам… Гэй бен-Ином…
— Земля сыновей Еннома! Место, где всегда горит огонь! Благоволите, коллеги — Геена Огненная, собственной персоной! Символ Судного дня у иудеев, Сущего ада у мусульман и Второй смерти у христиан.
Делаю театральную паузу и продолжаю лекцию уже нормальным голосом:
— На самом деле, так называется узкая глубокая долина к юго-западу от Иерусалима, тянущаяся от города аж до Мёртвого моря. До прихода евреев в Ханаан эта долина принадлежала большой и дружной
