Левиафан - Хелен-Роуз Эндрюс
— Люси держала слово?
— По большей части да. Хотя Люси не переставала твердить, как сильно ее клиенты интересуются мной и что такая «чистая» девушка, как я, могла бы удовлетворить запросы таких развратных дураков вроде Мэйнона, которые не могут отказать себе в удовольствии посетить бордель, но при этом опасаются оспы и французской болезни[53]. Но я не собиралась становиться игрушкой для ее клиентов. Я видела, что они делают с девочками и сколько лекарств потом уходит на то, чтобы лечить их. Видела и младенцев, появляющихся на свет слабыми и больными, которые умирали через несколько дней после рождения. Нет, такая жизнь была не по мне.
— И ты предпочла воровать? — спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче.
— Предпочла? — Мэри откинула голову и расхохоталась. — Предпочла пробираться в дома богатеев, задабривая их сторожевых псов кусками мяса, и улепетывать от ночных сторожей, которым случалось набрести на незапертую дверь и заподозрить неладное? Постоянно рисковать, зная, что если однажды меня схватят, то вздернут на виселице. Да, предпочла это грязным объятиям мужчин, один за другим приходящих в мою комнату, и ранней нищенской смерти — да, я предпочла воровать. А кто выбрал бы иное? Подумай, прежде чем судить меня. К тому же я хотела другой, лучшей жизни для Генри, и я откладывала, сколько могла. Я с радостью бросила бы свое ремесло, но сперва нужно было накопить достаточно для нас обоих.
Уже тогда Мэри умела пристыдить меня так, что я чувствовал себя нашкодившим мальчишкой, хотя за годы, что мы прожили вместе, она не часто пользовалась этой своей удивительной способностью.
— Да, конечно, Мэри, прости. — Я залился краской. — Я не вправе судить. Твой выбор — это твое дело.
— Нет, и твое тоже, — снова усмехнулась Мэри. — Я планировала ограбить твой дом, а кончилось тем, что поселилась в нем.
— Ах вот оно что. Итак, в твоей истории появляется мой отец. — Упоминание об отце болью отозвалось в сердце, мой голос дрогнул.
— Да, он поймал меня, — чуть тише сказала Мэри, словно чувствуя горечь моей утраты.
— Каким образом?
— Обычно я дожидалась, когда обитатели дома отправятся спать. Люди в деревне ложатся рано и спят крепко. Поэтому достаточно затаиться где-нибудь неподалеку от намеченного особняка, а когда стемнеет, приниматься за дело. У твоего отца на дверях надежные замки, и все же одна из моих отмычек подошла.
— У тебя много отмычек? — спросил я. Мне всегда было интересно, каким образом воришки управляются с замками.
Мэри пожала плечами.
— О, в этом и состоит хитрость. Разновидностей замков не так уж и много. Носи с собой достаточное количество ключей, и можно не сомневаться — один из них непременно подойдет. Ну так или иначе, я вошла в дом, обыскала нижний этаж, но ничего ценного не нашла, и также — ничего похожего на денежный ящик. Известно, что многие фермеры хранят денежные ящики в спальне под кроватью. И я отправилась на второй этаж. Это риск. Но я и так уже слишком далеко зашла, и отступать было поздно.
Я вспомнил связку ключей, обнаруженную в спальне под отцовской кроватью. Тогда находка привела меня в замешательство. Но теперь-то понятно, что это были за ключи.
— Трудно поверить, что можно войти в спальню к человеку, а он этого не заметит, — с сомнением заметил я.
— Ничего сложного, — возразила Мэри. — Если мужчина громко храпит, значит, сон его крепок.
— Но ты все же разбудила отца?
— Нет. Я с самого начала допустила ошибку — решила, что он уже лег в постель. Но, войдя в комнату, поняла, что там пусто. Я хотела убежать, и вот тут-то он меня и сцапал.
— И что он сделал?
Мэри помолчала. Затем сказала с тяжелым вздохом:
— Это самая постыдная часть истории.
— Почему?
— Твой отец знал, что, если отдаст меня констеблю, виселицы мне не миновать. И он этого не сделал. Но зажег лампу, согрел сидр, отрезал ломоть хлеба и, усадив за стол, рассказал о милосердии Бога, о месте и важности всякого творения в Его мире. — Голос Мэри дрогнул, я и сам был охвачен эмоциями. К горлу подкатил тугой ком, что-то горячее нестерпимо давило на веки изнутри, внезапно из глаз моих хлынул неудержимый поток слез. Я попытался сдержать их, но Мэри услышала, как я хлюпаю носом, и обернулась. Я извинился.
— Он был самым добрым человеком на свете, — мягко сказала она. — Неудивительно, что ты скучаешь по нему.
— И что было дальше? — спросил я, вскидывая глаза к ночному небу и фокусируя взгляд на луне.
— Он предложил честную работу и крышу над головой. Поначалу я отказывалась, потому что не верила, что кто-то может просто так позаботиться обо мне, не желая ничего получить взамен. Но твой отец снова заговорил о служении Богу и о Его воле. Он сказал, что Бог любит меня. А еще сказал, что это не случайность — ему захотелось пить, он встал, чтобы принести кружку воды, и нашел меня. И если я сейчас откажусь, то, возможно, буду действовать против воли Боги и того плана, который у Него есть на мой счет.
— Однако Генри ты оставила у Люси?
— Я не могла злоупотреблять щедростью твоего отца. Он и так был слишком добр ко мне. Хорошо платил за работу и никому не сказал, даже твоей сестре, при каких обстоятельствах познакомился со мной. Часть денег я отсылала Люси на содержание Генри и понемногу откладывала. Надеялась со временем забрать брата и найти место для нас.
Мэри упомянула сестру, и я осмелился наконец задать тревоживший меня вопрос:
— А что Эстер?
— Я и пытаюсь рассказать о твоей сестре, но… это не так-то легко сделать.
— Думаю, настала пора выложить все начистоту. Итак, что с ней?
— Да, конечно. — Мэри кивнула. — Эстер не делала мне ничего плохого, во всяком случае поначалу. Я видела, что мое присутствие в доме ей не
