Янтарный - Денис Нивакшонов
МЫ ИДЁМ К БАБЕ ЗОЕ.
Хранительница пепла
Дом Бабы Зои стоял на отшибе, там, где асфальт улицы Чапаева сдавался под натиском бурьяна и уходил в поле. Не дом даже, а избушка, почерневшая от времени и непогоды, с покосившимся крыльцом, которое скрипело на весь мир. Казалось, она росла из земли сама, как старый, упрямый гриб.
Трое подходили к ней с чувством, будто переступают незримую границу. От посёлка здесь оставалось только воспоминание, запах дыма из трубы да куры, бродившие у забора.
— Ну и глухомань, — пробормотала Катя, подбираясь к скрипучему крыльцу.
— Тише, — одёрнул её Лёха. Он почему-то чувствовал, что здесь нужно соблюдать тишину. Как в библиотеке или в храме.
Дверь отворилась сама, прежде чем они успели постучать. В проёме стояла она. Баба Зоя. Невысокая, сгорбленная, закутанная в платок и потёртый свитер. Но не слабая. В её осанке чувствовалась упругая, жилистая сила старого корня. Лицо изрезано морщинами, но глаза — светло-серые, почти прозрачные — смотрели на них пристально и без удивления, словно она ждала их всё это время.
— Заходите, пыль глотать, — хрипло бросила она и отступила вглубь дома.
Внутри пахло дымом, сушёными травами и чем-то ещё — сладковатым и горьким одновременно. Изба была заставлена склянками, пучками трав, связками грибов. На столе горела керосиновая лампа, хотя на дворе был день.
— Садитесь. Не ломайтесь, — бабка махнула рукой на лавки у стола.
Они уселись, чувствуя себя неловко. Витёк уставился на какой-то странный прибор из стекла и меди на полке, Лёха — на пожелтевшую карту района на стене, испещрённую непонятными значками. Катя же не сводила глаз со старухи.
— Мы по поводу… — начал Лёха.
— Знаю, по поводу, — перебила его Баба Зоя. Она поставила на стол глиняную кружку с чем-то тёмным. — Спит народ. И не просыпается. И пыль на них оседает, ровная такая, не сдувается. Так?
Они переглянулись. Она знала.
— Это что, болезнь? — спросил Витёк, забыв про всякую осторожность. — Вирус какой-то? Или излучение?
— Глупее будешь — лысее, парень, — отрезала бабка. — Какое излучение? Это постарше твоих транзисторов будет. И не болезнь это. Болезнь лечат. От этого не вылечишься.
Она присела напротив них, костяшки её пальцев постучали по столу. — Земля тут такая. Спящая. Чуткая. Любит, когда на ней кипит жизнь. Шум, гам, работа. Заводы стучат, трактора пашут, люди снуют. Это ей в радость. Это её кормит. А как всё затихло. Как люди заунывали, затосковали о былом, будущего не видят. Земля голодная осталась. И потянулась она к тому, что осталось — к памяти людской. К той, что слаще. К той, что про «ах, как хорошо было». И кормится теперь этим.
Она сделала глоток из кружки. — Это не монстр, не призрак. Это — Тиша. Дух места. Он всегда тут был. Раньше он колыбельные нам пел, а теперь… теперь он сам уснуть хочет. И тянет за собой всех, в свой сон. В тот, где всё ещё колосится пшеница и дымят заводские трубы.
— То есть… это посёлок сам себя съедает? — тихо спросила Катя.
Баба Зоя кивнула. — Примерно так. Тиша собирает все самые светлые воспоминания, всю ту сладкую ложь, что люди про былое гонят, и ткает из них одеяло. Укутаться и заснуть. А люди… они батарейки в этой схеме. Чем их больше спит, тем крепче сон Тиши. И тем сильнее он становится.
— А пыль? — не унимался Витёк. — При чём тут пыль?
— А это пепел, — сказала Баба Зоя, и её голос стал ещё тише. — Пепел от сгоревшего прошлого. От тех самых воспоминаний. Они сгорают, отдают свою силу Тише, а пепел оседает на тех, кто их отдал. Метка такая.
Лёха молча переваривал услышанное. Его логичный ум отчаянно пытался найти рациональное зерно в этих сказках, но всё, что происходило, слишком хорошо ложилось на это объяснение.
— Как его остановить? — спросил он прямо. — Его можно уничтожить?
Баба Зоя усмехнулась, беззвучно, одними уголками губ. — Землю не убьёшь, милок. Её можно только успокоить. Дать ей то, что она хочет. Но не сном, а… новой пищей. Живой. Шумной. Непонятной ей.
Она посмотрела на Катю, на её вызывающую причёску и кожаную куртку. — Ей, к примеру, твоя злость не по вкусу. Или его, — кивок на Витька, — трескотня из ящиков. Она такой пищи не знает. От этого у неё, у Тиши, несварение может случиться.
Она встала и подошла к полке, взяла маленький холщовый мешочек. — Вот, — протянула она Лёхе. — Полынь да зверобой. Набить в карманы себе да своим близким. Не усыпит, конечно, если прямо захотят, но от щекотки в затылке спасёт. Мыслями о другом заставит.
Лёха взял мешочек. Он пах горько и сильно.
— И ищите, где он гнездится, ваш Тиша, — добавила она, провожая подростков к двери. — Где самые сладкие грёзы витают. Там его сердце и ищите. Только смотрите… не приглянитесь сами к этим грёзам. А то останетесь там навсегда. Со мной поболтать.
Она хитро подмигнула им, и в её прозрачных глазах мелькнуло что-то древнее и бесконечно печальное.
Они вышли на крыльцо, и дверь захлопнулась. Воздух снаружи показался невероятно свежим и холодным. Ребята молча пошли назад, к посёлку, каждый переваривая услышанное.
И только теперь Витёк, оглянувшись, заметил, что на крыше избушки Бабы Зои, на заборе, на сухих стеблях бурьяна — не было ни пылинки. Всё было вычищено, выметено, выскоблено до блеска.
Она вела свою войну. И теперь передала эстафету им.
Три мушкетёра с полынью за пазухой
Друзья шли обратно молча, у каждого в кармане лежало по маленькому холщовому мешочку, источающему горький аромат. Воздух после избушки Бабы Зои казался густым и тяжёлым, напитанным не столько мистикой, сколько неподъёмной ответственностью.
Первым не выдержал Витёк. — Ну и бред же она несла! — выпалил он, нарушая тишину. — «Дух земли», «кормится воспоминаниями»… Да это же первобытный анимизм! Наука такое не объясняет!
Он нервно теребил свой мешочек, словно пытаясь нащупать в нём рациональное зерно. — Должна быть какая-то физическая причина! Возможно, выделение газов из почвы, влияющих на нервную систему, или инфразвук от остановленных механизмов…
— А бульдозер? — тихо спросила Катя, не глядя на него. — Который сам приехал. Это тоже газы из почвы его завели?
Витёк замолчал, сражённый этим железным аргументом.
— Она не говорила, что это магия, — включился Лёха. Его голос был ровным, аналитическим. — Она сказала, что это «дух места». Это не бог и не демон. Это… свойство. Как закон природы, который мы не знаем.
