Десять тысяч дней осени - Александр Мендыбаев

— Оглох что ли? Еще давай!

Дархан протянул бутылку. Тот грубо ударил по руке.

— Флягу давай. И ведро.

Едва сдерживаясь, Дархан сказал медленно и очень тихо.

— Мне тоже вода нужна. Берите, сколько хотите, только тару оставьте.

Молодчик, кажется, только и ждал такой реакции. Проворно спрыгнув с борта, он подошел к Дархану.

— Ты че, охренел что ли? Ты кому так отвечаешь⁈ — Молодчик поправил старое ружье, болтавшееся как попало на плече. Он все напирал. Дархан не отступал.

— Э, ты кого толкаешь, ты ко… — договорить он не успел. Отмеренным коротким в челюсть Дархан отправил бойца в дальнее плавание. Боец же, как свергнутый памятник, начал падать медленно, даже не думая сгруппироваться. Раздался громкий стук, буйная голова крепко ударилась о бортик грузовика. Как горох посыпались остальные. Стали избивать Дархана палками и прикладами. Последнее, что он запомнил — лежащая на дороге фляга, из которой булькала-выплескивалась вода. Вода текла к бордюру, смешиваясь с его кровью.

* * *

Дархан пришел в себя в темном душном подвале. Горела пыльная оранжевая лампочка. Кошачье окно было забрано тонкой решеткой. Выбраться через окошко не представлялось возможным.

— Пи-и-ить!

Курчавый толстяк, пробравшись к Дархану, поднес к его губам грязную миску с водой. Дархан начал жадно пить. Стало полегче. Голову ломило. С трудом подняв руку, Дархан потрогал затылок. Кровь давно уже запеклась, но волосы превратились в жесткий лохматый клок. Он осмотрел сокамерников — уже знакомый курчавый толстяк в спортивном костюме, лысый крепкий старик, морщинистое лицо которого не подходило пышущему здоровьем могучему телу и чахлый подросток, совсем еще мальчишка. Курчавый, вернувшись к кошачьему окошку, сел под ним, и начал беззвучно молиться. Он все смотрел куда-то вверх. Лысый подозрительно глянул на Дархана.

— Кто такой? — сказано это было грубо, Дархан поспешил огрызнуться.

— А ты кто?

Курчавый, не опуская глаз, ухмыльнулся и сказал:

— Враг новой власти.

Лысый цепко наблюдал за Дарханом. Тот снова потрогал разбитую голову.

— Воду отобрали. Оказал сопротивление. Доставили сюда.

Лысый, покачав головой, сказал:

— Расстреляют. По любому — расстреляют.

Дархан задел слипшийся от крови клок волос. Зашипев от боли, спросил:

— Да за что?

Ответил ему Курчавый.

— По-другому нельзя. Иначе бояться не будут.

Дархан горько усмехнулся. Он не верил этим странным людям, но доля правды в словах Курчавого была. Чтобы окончательно не потерять лицо, он дерзко спросил:

— А вас тоже?

Он посмотрел на Лысого, тот не ответил, но и не отвел глаз. Курчавый продолжал смотреть на закопченный потолок. Подросток же, заерзав, ответил:

— Нас то точно. Мы ж закировцы.

Лысый бросил в подростка грязную тряпку, служившую не то одеялом, не то подстилкой.

— Заткнись, щегол. Я тебе что говорил⁈

Мальчишка поник. Дархан попросил еще воды. Курчавый молча протянул ему миску.

— Эй, с водой на «вы». Эти суки полведра на день дают.

Долго сидели молча. Ничего не говорили и ни о чем не спрашивали. Дархан все думал, на чем тут ездят грузовики. Слышал он диковинные рассказы про переделку двигателя под паровой котел. Слышал, но не верил. А еще — Шара рассказывала про несметные запасы топлива, оставшиеся от воинской части. Да хоть озеро набери. За столько лет выдохнуться должно. Может насадки-присадки какие используют?

Распахнулась дверь. В камеру забросили человека в камуфляже. Стоять он не мог и сразу повалился на пыльный пол. Лысый и Курчавый тут же ринулись к нему:

— Галым, Галым. Ты жив? Жив?

На несчастного было страшно смотреть. Вместо лица — лиловое месиво. Правый глаз заплыл. Когда Лысый переворачивал пленника, Дархан обратил внимание на его левую руку. У пленного были вырваны ногти. Курчавый порвал свою майку. Вместе с Лысым начали обрабатывать раны, стирая кровь. Пытались напоить, но вода лилась прочь из разбитых в мясо губ. Подросток, подобрав ноги, трясся и скулил. Стонущим голосом подросток залепетал:

— Дядь Еркен. Они же и до меня доберутся. Пытать станут. Я не выдержу. Я не выдержу этого. Дядь Еркен. Научите. Что говорить⁈ Что мне говорить?

Лысый, на секунду оставив раненого, гаркнул:

— Заткнись! Ничего не говорить. Инструкцию помнишь?

Подросток прикусил фалангу пальца. Затем сказал:

— Так они же знают про инструкцию. Говорили, что врем.

— На понт брали. Терпи. Терпи, пока силы хватит. Выдашь — всем хана.

— Да нам итак хана!

Лысый подскочил к парню. Ударил по щеке.

— Прекрати истерику. Не о себе думай. Нам так и так помирать. Пацанов не выдай…

В камеру постучали. Парень с ужасом уставился на дверь. Но это всего лишь караульный втащил парашу.

* * *

Время шло. Галым так и не приходил в себя. Он тяжело дышал, стонал. Помощи просить было бесполезно. Дархан, осмотрев своих не в меру молчаливых спутников, сказал:

— Стало быть — вы закировцы. А я — оказавший сопротивление.

Курчавый подставил палец к губам. Дархан подвинулся поближе, Лысый и Курчавый сделали то же самое.

— Нас все равно шлепнут. Ведь так?

Закировцы не отвечали.

— Да и черт с вами. Будете в молчанку играть — растаскают по одиночке и, выпотрошив все тайны, — он указал на пленного, — пустят в расход.

Лысый молчал. Курчавый же спросил:

— Что предлагаешь?

— Бежать. Бежим вместе, а там — как получится. Сколько их тут?

На этот раз ответил Лысый.

— Не очень много. С десяток. Может меньше.

— Они не ждут сопротивления. Иначе бы связали руки.

Курчавый горько усмехнулся.

— Ну еще бы. Обещают справедливый суд. В госбанк повезут.

Дархану не надо было объяснять два раза. Сам работал на той стороне. Любая, даже самая призрачная надежда, гасит в человеке искру. Бороться как зверь он способен лишь когда загнан в угол. Пытай его, тащи на суд — пока еще это не зверь. Всего лишь человек. Биться он начнет лишь как почует смерть.

Дархан поднялся, обошел камеру. Обычная подвальная каморка. Глазка в двери не имелось. Вряд ли охрана вела какое-то наблюдение. Да и не охрана это вовсе. Заходят как к себе домой, дверь — нараспашку. Видать, и вправду, ничего не умеют. Но их больше и оружие имеется. Врага нельзя недооценивать. Но все же… Дархан подошел к кошачьему окошку. Эх, дурни. Такое оставлять нельзя. Он взялся за тонкие прутья, пошатал их. Курчавый лениво проговорил:

— Оставь. Даже щегол не пролезет.

Дархан пожал плечами. Щегол