Десять тысяч дней осени - Александр Мендыбаев
Город постепенно сходил с ума. Кончалось продовольствие. Мародерство учащалось. Случались (но жестоко наказывались) невиданные до этих времен факты людоедства. Останки несчастных, сожранные соседями, выставили на школьной парте прямо у дома. Там же рядом висели изувеченные перед смертью тела стариков-людоедов и их умственно-отсталого великовозрастного сына.
Совет Спасения не стал изобретать велосипеда, преступников тащили к Артықу, благо их более, чем хватало. Хлоркой никто не занимался. Люди впервые за многие годы могли спать спокойно.
В боевых отрядах Совета Спасения порядка тоже не было. Все стучали на всех. С диким остервенением искали бывших закировцев (которых в новых отрядах было хоть отбавляй). Все непременно хотели попасть в отряд, потому и не гнушались банальной клеветой, грязными доносами и вечным, как вселенная, компроматом.
Хуже всего было то, что безликая масса лидеров откровенно лгала и давала противоречивые, непоследовательные, губительные приказы. То собирала металлические предметы, то для какой-то цели заставляла явиться всех женщин от шестнадцати до пятидесяти пяти лет, то искала велосипеды, то раздавала (в порыве внезапной щедрости) особо бедным конфискованную у преступников одежду. Особо бедными оказались полгорода, возникла драка, затем давка. Мо́лодцы с голубыми широкими повязками едва навели порядок. Оружия не хватало. Все ходили с длинными деревянными жердями. Жерди эти повыдергивали из забора на токарном заводе, что в первую же ночь привело к массивному налету и новым грабежам.
Последней каплей стало распоряжение передать часть съестных припасов Совету Спасения, чтобы тот мог распределить между больными и немощными. Это вызвало ожидаемый бунт. Горели здания, хрустели под булыжниками и штакетником черепа голубоповязочников. На подмогу вышла главная ударная сила — переметнувшиеся на другую сторону экс-закировцы, бывшие рабочие, молодежь. Вооружены они были как попало. Раздались выстрелы, кровь смешалась с весенней грязью и талыми лужами. Убитых сжигали в огромных кучах, для чего тратили несметное количество угля, который теперь некому было добывать.
Народ забился по домам и сплетни — новости, бывшие единственной отрадой, прекратились. Тогда голубоповязочники пошли по квартирам. Совет Спасения еще пытался как-то навести порядок, но плюнул на это гиблое дело и предался общей вакханалии.
Вакханалия творилась круглосуточно в здании госбанка. В умирающем от голода городе находились и мясо, и консервы, и хлеб, и спиртное для шести этажей Совета Спасения, Суда Старейшин, Союза Жертв Политических Репрессий (куда ломились все, кто хоть как-то пострадал от Закира) и прочих комитетов, комиссий, конвентов и ассоциаций, выросших, как чирей на заднице в месиве ужасной анархии, которую называли свободой.
Патрулей в городе становилось все меньше, но на несчастье Дархана, Алмаза и Шары, патруль, обосновавшийся тут месяц назад и не думал разбегаться. По радио передавали, что всем, проживающим в округе, следует зарегистрироваться у местных патрулей. За регистрацией шел непременный обход квартиры. Обхода следовало избежать любой ценой. Алмаз уже слышал в городе, что во время обхода голубоповязочники нередко утаскивали ценные вещи, съестные припасы, книги. Могли и просто забрать необходимую вещь, которую потом приходилось «выкупать» у самого же патруля. Жаловаться было бесполезно. В лучшем случае пришлют новый патруль, который совершит новый обход с очередной конфискацией. И, зная, что прежний патруль «слили», новый патруль мог организовать «неподчинение и сопротивление» за которым следовало применение оружия.
Светить квартиру, служившую им убежищем столько месяцев, подвергаться риску конфискации не хотелось ни Дархану, ни Алмазу. Шара подумывала вернуться на свою квартиру в город, но с новой властью все было так непонятно и туманно, что предпочла остаться до поры до времени. Патруль свирепствовал лишь в первые дни. Затем пьянствовал, играл в карты, развлекался стрельбой по птицам и уцелевшим окнам, а зачастую пропадал на целые недели. Лишь несколько раз был шум и грохот — когда казнили нарушителей, вешая на бельевой площадке. Голубоповязочники сменяли друг друга, свои обязанности по обходам исполняли из рук вон плохо и досаждали лишь тем, что кран с водой, торчащий из подвала, был у них под самым носом.
Да и черт бы с ним, всегда можно уйти куда угодно через окно незапертой квартиры на первом этаже. Увы, весна внесла свои корректировки. Снег на крыше стаял, а вместе со снегом ушли последние запасы пресной воды. До поры до времени таскали бутылками и флягами, с колонки на Букейханова. Но пару дней назад колонку огородили колючей проволокой. Новые власти и воду теперь выдавали лишь по особому разрешению Совета Спасения. Впрочем, охранник позволял налить хоть десять ведер за символический подгон в виде съестных припасов или безделушек.
* * *
Дархан, собрав ведро, фляги и бутылки у выхода, сказал:
— Пойду за водой. Если спросят, где живу, назову любую из квартир.
Алмаз почесал переносицу, затем спросил:
— А если увяжутся на осмотр?
— Пусть. Скажу, что бомжевал, решил тут обжиться, потому и выбрал пустую квартиру. Сейчас же это не запрещено.
— Где же ты шатался все это время?
— По подвалам. Там радио нет. Услышал от людей, когда просил хлеба.
Шара, протянув Дархану пару книг и альбом с марками, спросила:
— Почему не сходить на Букейханова? Есть же еще, чем платить за воду.
— Не хочу кормить эту жирную мразь. Уже и книги без обложек не берет, и вилки не принимает.
Алмаз смотрел на брата. Он знал — Дархан рано или поздно сорвется. Пристрелит караульного, разрушит проволочную ограду. Придут каратели. Нет, на Букейханова брата отпускать нельзя. Алмаз двинулся вперед.
— Я с тобой.
— Нет. Ты дома. Налажу контакт, будет у нас вода. Вдвоем сложнее врать. Доверься.
* * *
Все прошло без запинки. Караульные, лениво проводив Дархана взглядом, даже не окликнули его. Набрав воды, он все думал — пойти напрямик домой либо отсидеться до темноты в одном из подъездов. Решил сделать по другому. Покинул двор, чтобы обойти здание и затащить воду через квартиру на первом этаже.
Оставалось пройти не более полсотни метров, когда сзади загорохотал-засигналил грузовик. Поравнявшись с Дарханом, грузовик сбавил скорость. Из кузова высунулся молодой наглый голубоповязочник:
— Эй, воды дай.
Дархан остановился. Протянул флягу. Боец, выпив, с удовольствием облил себе голову, промочил лицо и рассмеялся.
— Еще!
Дархан смотрел на
