Пригород - Лора Кейли
– Были ли при нём часы? – спросил Трюдо.
– Были, вот, механические, фирмы Casio.
Это были они.
Трюдо смотрел на тонкую папку истории болезни Рони Доусона.
– Вот эта зелёная отметка на обложке что значит?
– Её клеят на папки небуйных.
– Значит, вёл он себя хорошо?
– Не знаю, мистер, я здесь только два года работаю. Можете спросить у начальства. Хотя в истории пациента должно быть всё.
– Скажите, а при выписке ему точно отдали часы?
– Конечно, мы отдаём все вещи. Зачем нам чьи-то часы?
– Значит, он был в них, когда уходил. Могу я забрать эту папку?
– С историей болезни? Нет, сэр, она остаётся у нас. Вы можете ознакомиться с документами, выписать, что посчитаете нужным, но за пределы учреждения без разрешения начальства документы выносить нельзя. Если вы пойдёте к директору…
– Нет-нет, – отмахнулся от этой идеи Трюдо, – я сам ознакомлюсь, это займёт не более часа.
Трюдо вышел за дверь кабинета и, прислонившись к стене, открыл первую страницу.
Пациент Рони Доусон имел диагноз олигофрения. Школу посещал по особой программе, в колледже не учился. При поступлении в учреждение находился в состоянии шока, потеряв связь с действительностью. На протяжении всего пребывания здесь характеризовался как спокойный, небуйный пациент. Через год ему даже сократили дозу седативных препаратов. Почему их давали изначально, Трюдо так и не понял. Видимо, их прописывали здесь всем.
Через час Трюдо закрыл папку и передал её обратно в архив.
– Что-то ещё, сэр?
– Значит, часы вы ему отдали…
На Трюдо посмотрели так, будто раздумывали: не будет ли ему лучше в этих стенах.
– Да, сэр, мы отдали часы и всю одежду, в которой поступил пациент. Что-то случилось?
– Нет-нет. – Трюдо открыл дверь и вышел из кабинета.
Ему нужно было поговорить с Элиотом, ему нужно было, чтобы тот пришёл в себя, размышлял детектив, ожидая, пока охранник откроет ему ворота.
Несколько лет назад этот Доусон был найден повешенным у себя в доме, через несколько дней, как вышел из этой самой больницы. Сначала хотели возбудить уголовное дело, но никаких признаков насильственной смерти не нашли или не хотели искать. К тому же умалишённый, осуждённый за двойное убийство. Всем казалось, он получил своё. Трюдо поднял газеты, в которых на первых полосах красовались яркие заголовки: «Возмездие нашло адресата», «Божий суд сильнее человеческого» – и только один из немногих был менее категоричным и гласил, что преступник не выдержал мук совести.
Перед приездом сюда Трюдо просмотрел все старые фото с места смерти Доусона и заметил, что никаких часов на руке у этого парня не было. Но в документах больницы значилось, что часы они ему отдали. Как эти часы оказались у Элиота Ноэля и почему?
У Трюдо раскалывалась голова. Какое отношение Элиот имел к убийству миссис Хансон и откуда у него эта тетрадь? А главное, чья она?
Трюдо думал об этом всю дорогу, пока возвращался в город, в больницу, где сейчас находился Ноэль.
– Хорошо, что вы приехали, я только хотел вам звонить.
В холле его встретил всё тот же доктор.
– Что-то случилось?
– Пациент пришёл в себя.
– Это отлично!
– Да, но у него случился нервный срыв.
– Из-за чего?
– Мы и правда не знаем, что произошло. Я как раз был там. Зашёл посмотреть, как он ест. Медсестра кормила его с ложки, всё было хорошо, он спокойно ел, а потом как закричит. Но я вас уверяю, ничего тому не предшествовало, обстановка была более чем спокойной. Я был вынужден вызвать психиатра. Мы пригласим комиссию, и, быть может, она скажет, как с ним быть.
– Как он сейчас?
– Успокоился.
– Сам?
– Ну как же, сам…
– Вы опять вкололи ему успокоительное? Вы тут всем его колете?
– Вы не видели, в каком он был состоянии.
– А что он кричал?
– «Я не хотел».
– Я не хотел?
– Да, всё кричал и кричал…
– Доктор Браун, – посмотрел на него Трюдо, – что случилось перед тем, как у пациента произошёл нервный срыв? Медсестра что-то сказала?
– Нет, я вас уверяю. Она кормила его кашей, а я уже собрался уходить, как раз часы пробили шесть, и он будто с цепи сорвался. Естественно, я никуда не ушёл, пришлось привязывать его к кровати.
– Сколько, вы сказали, пробили часы?
– Что?
– Вы сказали, часы как раз пробили шесть?
– Ну да, я ухожу в шесть.
– Шесть, – повторил Трюдо.
– Это что-то значит?
– Мне нужно с ним поговорить…
Элиот Ноэль сидел на своей кровати, прижав колени к подбородку, рядом с ним были двое – медсестра и медбрат.
– Он вёл себя тихо, мы решили его развязать.
– Вы можете идти, – сказал доктор.
Они остались втроём.
Элиот, казалось, был уже совсем спокоен, только во взгляде его пустота сменилась болью, а равнодушие – отчаянием.
– Элиот, – подошёл к нему Трюдо, – нам нужно поговорить.
На лице пациента играли тени от танцующих за окном листьев клёна, изображая хоть какую-то мимику в онемевших чертах. Он взглянул на детектива совсем обычным, даже спокойным взглядом, как человек на человека, как пациент на врача, – странно было видеть его таким. Почти вменяемым, почти излеченным.
– Мне нужно задать вам несколько вопросов. – Детектив подвинул стул и сел напротив.
Элиот Ноэль молчал.
– Дом, в котором вас обнаружили, подожгли вы?
Он поднял на него глаза и посмотрел каким-то растерянным взглядом.
– Дом? – переспросил Элиот.
Он впервые с ним заговорил, впервые ответил, смотря на него, словно ожидая спасения. Трюдо понизил тон, пытался сделать взгляд ещё мягче, наполнив его всем сочувствием, которое ещё не успел растерять. Хочешь расположить к себе преступника – посочувствуй ему, думал Трюдо, даже если это чертовски трудно.
– На месте пожара мы обнаружили труп. У нас есть все основания полагать, что жертву убили вы, а дом подожгли, чтобы скрыть следы преступления.
– Дом остался от футбольного поля, – продолжал говорить Ноэль. – В нём держали футбольную утварь, а сейчас он просто пустует. Это теперь сарай.
– О чём он? – переспросил доктор.
Трюдо не знал, но решил не уходить от темы.
– Зачем вы пришли в этот дом?
Пациент молчал.
– Элиот…
– Есть вероятность, что он не помнит последние дни, – прошептал ему на ухо доктор.
Они оба посмотрели на Элиота. Тот и правда будто ничего не понимал.
– Расскажите мне последнее из того, что вы помните.
Элиот Ноэль прищурил глаза и посмотрел куда-то вдаль, через окно, через кленовые листья, через время и память, что так трудно возвращалась к нему.
– Мы возвращались из
