ХТОНЬ. История одной общаги - Евгений ЧеширКо
Это было предложение, от которого невозможно отказаться.
– Супер, я согласен, – тут же закивал я, – даже независимо от того, что ты предложишь в случае моего проигрыша.
– А ты не понял, что ли? – сдвинул брови Романов. – Если ты проиграешь, то делаешь предложение своей девчонке.
– О как! Я слышал, конечно, о секте женатиков, в которую они пытаются завербовать всех свободных парней, но чтобы вот так, рискуя собственными деньгами…
– А я ничем не рискую. Натаха который год меня пилит по поводу новых обоев, поэтому ремонт все равно делать придется, а пробковые обои на одну стену наклеить не так уж и накладно.
– Пробковые обои? – поморщился я. – Я думал, что ты о нормальной звукоизоляции говоришь.
– Нормальная денег стоит бешеных, еще и площадь комнаты уменьшает. Да и Натаха не поймет. Что ты ноешь? Хоть немного, но все равно поможет. Я же понимаю, каково тебе здесь с такими соседями, как мы.
Оказывается, понимает, подумал я, но вслух, конечно же, ничего не сказал.
– Ну, что? Спорим?
– А давай. Черт с тобой.
Мы пожали руки, добили бутылку, и Коля отправился в свою комнату, а я, убрав со стола, завалился на кровать. Минут через двадцать за стеной заплакала Верка, потом послышался голос Наташи и виноватый бубнеж Коли. Я так и не научился игнорировать этот приглушенный фоновый шум, поэтому лежал на кровати, уставившись в проем окна, и ждал, пока они утихнут.
Несмотря на звуковое сопровождение, не дававшее уснуть, на душе у меня было легко и спокойно – кажется, жизнь стала потихоньку налаживаться. Нет, не стоит думать, что раньше она у меня была какой-то ужасной и беспросветной. Она так же состояла из маленьких радостей и огорчений, из неудач и везений, просто она не имела никакого вектора развития – я просто проживал ее, как проживает свою жизнь бактерия в капле воды: вроде бы и происходят внутри этого мирка какие-то события, что-то постоянно случается и меняется, но если оторваться от микроскопа и отойти на шаг, взглянув на этот мир со стороны, то окажется, что это просто капля грязной воды, размазанная по стеклу. Сегодня не произошло ничего такого, что вдруг превратило бы мою «каплю» в океан, но внутри меня явно произошли какие-то изменения, судя по мыслям и желаниям, которые стали приходить в мою голову. Я уже почти решился сделать Але предложение, а это уже много значило. Люди, знающие меня, услышав такое, решили бы, что я заболел или просто тронулся умом. А я не заболел. Возможно, что я, наоборот, стал выздоравливать. Сегодня я даже поймал себя на мысли о том, что мои соседи по общежитию в большинстве своем – прекрасные люди. Раньше я относился к ним с некоторым пренебрежением и снисходительностью. Люди, ютящиеся в крошечных комнатах целыми семьями, вызывали у меня лишь непонимание и недоумение. Ладно я – мне всего двадцать шесть и у меня нет ни жены, ни детей, а они-то что здесь делают? Неужели этих людей все устраивает? Жить вдвоем, а то и втроем в комнатках по шестнадцать квадратных метров, и это в лучшем случае? Чем они занимались всю жизнь, что им приходится встречать старость в этих каменных гробиках? У меня не было ответа на эти вопросы. Да и сейчас их нет, но так случилось, что, узнав каждого из них ближе, я просто перестал задавать себе эти вопросы. У каждого из них своя жизнь и своя судьба, порой нелегкая, и не мне судить о том, где и как они живут, тем более обитая в тех же условиях. Ведь и они могли спросить у меня: «Филипп, тебе двадцать шесть лет, ты молод и здоров, какого лешего ты забыл здесь, среди нас? Неужели тебя все устраивает? Неужели ты не в состоянии заработать на собственное жилье и перестать пользоваться тем, что досталось тебе в наследство?» И тогда уже мне придется чесать затылок и отводить глаза в сторону, пытаясь найти ответ на эти простые, честные и справедливые по своей сути вопросы. Все мы здесь, как говорит Самохин, одним миром мазаны, поэтому я перестал строить из себя случайно заехавшего в глубинку интеллигента, а влился в эту «каплю» и стал ее частью, а остальные «бактерии», кажется, приняли меня за своего. Да, в семье не без урода, и в нашей капельке тоже присутствуют вредоносные бациллы вроде Геббельса, но это терпимо. Воду он сильно не портит, а после инцидента со штукатуркой, возможно, и совсем притихнет. Но это вряд ли.
Я пробежался взглядом по стенам комнаты и подумал, что она уже не кажется мне такой тоскливой и скучной, какой она мне всегда казалась. То ли коньяк так благотворно повлиял на наши с ней отношения, то ли воодушевление от моих планов вскружило голову, но на какую-то долю секунды я ощутил то самое чувство дома, которого мне так не хватало. Конечно же, я не собираюсь жить здесь до конца своих дней, об этом не может быть и речи, но даже такое мимолетное приятное чувство заставило меня улыбнуться.
– Спокойной ночи, – сказал я окружающему пространству и закрыл глаза. За стеной, наконец, стихли Романовы, и я провалился в глубокий сон без сновидений.
Да, жизнь определенно налаживалась.
Проснулся я в полдень, проспав около одиннадцати часов. Открыв глаза, я еще долго валялся в кровати, прислушиваясь к происходящему в общежитии. Обычно по выходным жизнь закипала. Люди сновали по коридору, занимая очередь то в душевую, то к плите, на кухне собирались жильцы, чтобы поделиться новостями и обсудить последние события в мире и на этаже, кто-то хлопал дверьми, кто-то ронял на пол ложки, а кто-то включал телевизор погромче. Сегодня было на удивление тихо. Из кухни доносились приглушенные звуки разговора, да кто-то у входа на этаж обсуждал с кем-то по телефону здоровье какого-то Сергея Павловича.
Встав, наконец, с кровати, я принялся складывать в шкаф одежду, которую ночью разбросал по комнате, когда раздевался. Из джинсов на пол выпала бумажка, оказавшаяся листочком с номером телефона полицейского, который вчера задержал нас с Алей.
– Гордеев. По поводу картины, – прочитал я вслух.
По большому счету, мне было плевать и на Гордеева, и на картину. Я хотел скомкать листок и отправить его в мусорку, но подумал, что Неврубель сможет заработать на этом, а помочь соседу – дело богоугодное, святое и всячески поощряемое мировым сообществом. Поэтому, закончив со всеми утренними процедурами, я постучал в дверь комнаты номер
