Десять тысяч дней осени - Александр Мендыбаев
Шара вновь сбросила с себя липкий осенний сон. За окном моросил дождь. В больнице было тихо. Нужно ждать темноты и уходить. А как ждать, если мочевой пузырь вот-вот лопнет. Может отойти за шкаф? Братья крепко спят, не разбудит. У шкафа Шара остановилась. Вот это да. Архивы, фотоальбомы, грамоты. Схватив самый толстый, она стала лихорадочно листать. Парк новеньких «Скорых». Водители светятся от счастья. А вот — американские микробиологи. Ребята интересные, толковые, но немного наивные. А это фото она помнила. Обед с американцами. Словно нарочно фото сделано так, чтобы ни усатый кэгэбэшник, ни его американский коллега из какой-то там спецслужбы не попали на фото. Сидели, лыбились друг другу, в то время казалось, что все мы братья. А вот и первый подарок от американцев — портативный электронный микроскоп. Сколько же времени она провела за таким. Нет, не за этим. Первый утащили куда-то в Алматы. Им оставили только третью партию и то лишь после вежливого, но настойчивого требования американцев не растаскивать совместно-проектное имущество.
— Что это? Микроскоп?
Шара, вздрогнув, обернулась. Дархан, держась за край шкафа, стоял у нее за плечом и внимательно разглядывал фото.
— Как самочувствие?
Дархан пожал плечами. Шара привычным движением притронулась к его лбу тыльной стороной ладони.
— Температуры вроде нет. Ты пить хочешь? У нас воды нет ни капли.
Дархан покачал головой.
— Пить не хочу. Тошнит.
— И будет. Я в тебя почти литр раствора вкачала.
Шара проводила Дархана на кушетку. Села рядом, осмотрела руку. Рука была в порядке. Вовремя, очень вовремя они все сделали.
— Ночью уйдем. А теперь — поспи еще.
— Не хочу. Выспался. Вы поспите.
Шара покачала головой.
— Не смогу уснуть.
— Можно я альбом посмотрю?
— Конечно можно, только не вставай, я тебе сама принесу.
* * *
Дархан сидел и внимательно слушал, а Шара с жаром рассказывала. Нашли фото с белоснежным вагоном-контейнером и Шара снова рассказала о его чудо-свойствах. После распада СССР началась программа утилизации. Уничтожили все штаммы чертовой Сорти, а вместе с ней любые бионаработки. Вакцину тоже должны были утилизировать, но Казахстан не входил ни в первую, ни во вторую очередь. Из года в год посылались еще какие-то отчеты, а потом, во время всеобщей неразберихи, и они прекратились. К девяносто третьему вакцина была уничтожена повсеместно. Во всяком случае так писали иностранные коллеги, с которыми Шара изредка поддерживала связь. Новый Казахстан набирал обороты и Шара давно уже трудилась в Алматы. История с Сорти стиралась из памяти и было ясно, что никогда Шара больше не вернется в этот крохотный, уютный город. Закрылся проект, закрылась эпоха, рухнула страна, которая все это затеяла.
— А тридцатого декабря, за день до Нового Года, меня разбудил телефонный звонок. Я презираю ночные звонки. Обычно трезвонят, когда кто-то умер. К счастью — все были живы, звонил мой бывший начальник, сказал, что есть серьезный разговор и что машина с водителем ждет меня у подъезда. Через двадцать минут я уже мчалась в аэропорт.
— Вы хоть одеться успели? Ночь же была?
Шара, усмехнувшись, махнула рукой.
— Какой там. Что накинула, в том и поехала. Впрочем, муж вдогонку прикатил небольшой чемодан. Еле успели на ближайший рейс. Тогда еще был прямой из Алматы.
Шара порылась в альбоме, но не нашла нужной фотографии. Тогда она сказала:
— Как и откуда прознали, что у нас есть 160 000 доз, до сих пор загадка. Короче на моего шефа почти одновременно вышли индийцы и минздрав Сингапура. Потом уже минздрав оказался никаким не минздравом, но дела это сильно не меняло. Они предложили купить вакцину за баснословные деньги. Чего уж там мутил мой шеф, как договаривался, меня мало касалось. Я лишь заполняла нужные документы и готовила вакцину к длительной перевозке.
— Почему они не купили напрямую у правительства?
Шара рассмеялась.
— Я очень сомневаюсь, что правительство вообще знало об этой сделке. Скрывать не буду, все мы изначально понимали, что дело не совсем законное, но кого это тогда волновало. Мы невероятно обогатились, а продали меньше четверти ампул. Видела лично, как шеф паковал для какого-то замминистра коробку из-под микроволновки, полную фунтов стерлингов.
— Почему именно фунты?
— Мы тогда не задумывались. Торговля шла бойко. Каждый со своей долей делал что хотел. Лично я скупала квартиры. Не на себя, конечно. Муж, дети, родня. А деньги лились рекой и не кончались. Дети все агитировали уехать в Америку. Зачем? С такими деньгами Америку можно сделать в любой стране.
Дархан встал, прошелся по кабинету, посмотрел на спящего брата.
— Зачем вакцина от несуществующей болезни?
Шара пожала плечами.
— Там состав настолько разнообразный. Может синтезировали что-то?
Ухмыльнувшись, Дархан с презрением посмотрел на Шару.
— Может и наркотики?
Шара не смутилась, не отвела глаза. Лишь горько усмехнулась.
— Тебе легко осуждать. Когда страну рвут на части, не задумываешься особо о морали. Не стащишь ты, стащат другие. И то, что творилось в стране, долбило в голову похлеще молотка — обеспечь! Защити себя, детей. Ты особо не старайся меня совестить. Мы все, — широким жестом Шара обвела рукой палату и было не ясно, кто это мы — врачи, расхитители вакцины или вообще весь город, — поплатились за это дело. Сколько лет уже мы тут, чего только не натерпелись.
Дархан, крутившийся словно школьник на круглом табурете, сказал:
— Да уж. Наказание слишком суровое. Но возможно так и надо. Иначе не прекратят воровать.
— Даже у осужденных за коррупцию есть срок, после которого преступника выпускают на свободу. Мы же обречены на вечную…
Договорить Шара не успела. Кушетка заскрипела, Алмаз, вскочив с нее, подошел к Шаре и четким, словно и не спал совсем, голосом выпалил:
— Черт бы с вами,
