Левиафан - Хелен-Роуз Эндрюс
— Не волнуйся, брат, я справлюсь. — Эстер встала. — Это очень простая задача. И я не сомневаюсь, что мистер Резерфорд сумеет оградить меня от разного рода неожиданностей. — Уверенность сестры была встречена заискивающей улыбкой ее провожатого.
Охотник за ведьмами придержал дверь перед Эстер, а когда та вышла, несколько смущенно поклонился нам и устремился следом.
Мэйнон помолчал, затем указал на графин с вином и вопросительно приподнял бровь. Чтобы не обижать хозяина, я кивнул.
Разливая вино, судья заговорил дружелюбным тоном:
— Похоже, храбрости твоей сестре не занимать. Удивительно для столь юной девушки.
— Верно, — согласился я, принимая бокал. — Эстер… многие назвали бы ее кроткой, но на самом деле…
Мэйнон сделал глоток и улыбнулся:
— А на самом деле altissima quaeque flumina minimo sono labuntur.
Полноводные реки текут бесшумно? Интересно: Мэйнон пытается таким образом что-то выведать о характере сестры?
— Да, сэр, в том возрасте, когда дети обычно становятся жестоки и нетерпимы друг к другу, Эстер, напротив, искала дружбы с девочками из деревни. Помню одну — дочь шорника, крупная и грубоватая. Эстер даже жаловалась, что девочка обижает ее, обзывает серым мышонком, а проходит пара дней — и они вновь лучшие подруги. Ну, вы знаете, какими бывают девчонки.
Мэйнон вздохнул:
— Знаю, у меня три дочери. Извини, продолжай, пожалуйста.
— Однажды Эстер вернулась домой заплаканная и с расцарапанным лицом. Я спросил, что случилось. Сестра рассказала, что они играли с девочками возле старого дуба и нашли в траве упавшее с дерева гнездо. Одно яйцо в нем оказалось целым, без единой трещинки. Кто-то из старших девочек предложил разбить его, чтобы посмотреть, есть ли внутри птенчик. Она думала, что подругам захочется поиграть с ним. Но Эстер решила, что ни за что не позволит им мучить живое существо. Сестра встала над гнездом и никого не подпускала. Когда же девочка попыталась оттолкнуть ее, Эстер бросилась в драку. — Меня переполняла гордость за младшую сестру, которая расстраивалась до слез, если забывала слова псалма, и не могла видеть, как режут домашнюю птицу. А сейчас Эстер стояла передо мной, покрытая боевыми шрамами и сжимая в ладошке крапчатое яйцо, спасенное в неравном бою. Помню, она стыдилась, что повела себя столь дерзко, отчего слезы еще сильнее бежали по ее щекам. Я подхватил сестру на руки и сказал, как мне кажется, то, что ей следовало знать: нет ничего недостойного в том, чтобы защищать слабых и беспомощных! Бог видел ее поступок и наверняка считает, что она совершила доброе дело.
— Птенец вылупился? — спросил Мэйнон так, словно история его захватила.
Я решил, что это умение выглядеть заинтересованным, когда на самом деле тебе совершенно неинтересно, — на мой взгляд, история была самой заурядной.
— Вылупился, — ответил я, припомнив собственное удивление, когда это произошло. — Галка. Умная птица. Обосновалась у нас в сарае и прожила там несколько лет. Мне же в результате пришлось еще и кормить птенца, — усмехнулся я, — потому что Эстер оказалась слишком жалостливой, чтобы добывать для него червяков.
— А потом?
— Однажды он улетел, и больше мы его не видели. Горю Эстер не было предела.
— Если бы все девушки были такими чувствительными, — с сожалением вздохнул Мэйнон. Затем он кинул быстрый взгляд на дверь. — Кстати, только между нами, что ты думаешь о Резерфорде?
Мэйнон пытается вызвать меня на откровенность? Слушает мою болтовню, проявляет сочувствие, интересуется моим мнением о своем подчиненном, хотя не должен бы этого делать. Я представил красивое лицо Резерфорда, его преувеличенно изысканные манеры и снова почувствовал раздражение. Для меня не было секретом, что моя собственная физиономия обычно выдает все, что у меня на сердце. Поэтому я изо всех сил постарался сохранить невозмутимый вид и безразлично пожал плечами.
— Я о нем не думаю. Мне не приходилось иметь с ним дело.
— А ты изменился, — заметил Мэйнон, пристально глядя на меня. — Я помню мальчика, у которого на лице было написано все, что он думает, и который ответил бы на этот вопрос, не стесняясь в выражениях.
Когда я молча улыбнулся, судья продолжил:
— Резерфорд — мой племянник. Сын брата моей жены. Не родная кровь, но все же заслуживает того, чтобы взять его на службу, хотя бы из родственных чувств. Джон хорошо справляется. И он умный. Помню, в детстве Джон был невероятно набожным мальчиком. Ему прочили церковную карьеру.
— А сейчас он стал менее набожным?
Мэйнон неопределенно вскинул брови и сделал глоток вина.
— На его долю выпали испытания. Возможно, сейчас блеск церковного служения для него несколько померк, но, я уверен, Джон остается преданным слугой Господа. Мальчику пришлось пройти трудный путь. Несколько лет назад Джон женился. Ее звали Анна. Ослепительно красивая девушка. Джон был хорошим и преданным мужем.
— Был?
Судья кивнул.
— Да, был. Анна забеременела. Ребенок родился в срок. Мальчик. Но мать умерла от родильной горячки. К утру ее не стало. — Он рассеянно крутил в пальцах ножку бокала. — Джон отдал ребенка кормилице на Фенские болота[14]. Это было единственное, что он мог сделать. Да, — кивая самому себе, повторил Мэйнон, — единственное. Но никто и подумать не мог… — Судья замолчал и посмотрел на меня.
— Что не мог подумать, сэр? — Сам того не ожидая, я оказался захвачен рассказом.
— Младенец умер. Из-за отсутствия должного ухода, — с профессиональной прямотой и жесткостью закончил судья. — А кормилица еще в течение нескольких месяцев продолжала получать от Джона плату за содержание ребенка и писать в отчетах, каким хорошеньким и здоровеньким растет его сын. Позже выяснилось, что женщина закопала труп в огороде возле своего коттеджа. Там нашли еще несколько тел. Джон был вне себя, он словно бы лишился рассудка.
Я изо всех сил пытался представить вежливого, изысканно одетого Резерфорда молодым отцом, помешавшимся от горя. Безусловно, я сочувствовал ему, но чисто теоретически. Мысль о том, чтобы доверить своего ребенка одной из тех неотесанных грубых кормилиц, которых мне приходилось видеть на улицах Нориджа, приводила меня в дрожь.
— Мне жаль, — осторожно произнес я.
В душе у меня было нечто большее, чем простая жалость, но я понимал, что судья играет на моих чувствах, и решил не демонстрировать излишней впечатлительности.
— Да. И он с головой ушел в работу. У него неплохо получается. Что касается кормилицы, после соответствующего разбирательства женщину повесили. Джон присутствовал на ее казни.
— Ну что же, человек должен знать все тонкости своей профессии, — осторожно заметил я.
Мне доводилось видеть, как вешают преступников — и мужчин, и женщин, —
