Десять тысяч дней осени - Александр Мендыбаев
Пленный горько усмехнулся, потом закашлялся. Закир в недоумении поднял с дастархана десертный нож, зачем-то показал его Алмазу, а потом в слепой ярости напал на пленного, нанося удары в лицо и горло. Опомнился лишь тогда, когда оба охранника, Алмаз, да и сам Закир были с ног до головы забрызганы кровью пленного, превратившегося в обезображенную растерзанную куклу. Как ни в чем не бывало, Закир вытер нож о рубаху пленного и сказал.
— Все это хорошо и очень интересно, но причем тут варенье? Мне мотоциклист нужен.
Правый охранник, упав на колени, запричитал.
— Кешіріңіз, аға. Моя вина. Не так приказ понял. Того мы уже на кресло отправили.
Закир, казалось, совершенно не удивился этой новости. Алмаз же, напротив, смотрел на стоящего на коленях человека расширенными от ужаса глазами.
— Вот скажи, Елдос, зачем мне твои извинения? Ты тупой? Если да, иди, следи за баранами в отаре. Всегда работа найдется. Зачем в охране работать?
Елдос запричитал. Закир притворно вздохнул.
— Ну что, доктор. Не узнаем мы теперь, что там твой обидчик стащил. Хотя с чего ты взял, что стащил? Может на месте все. Я теперь внимательно весь мотоцикл осмотрю. Ну а ты, — Закир посмотрел на Елдоса, — сам знаешь…
— Знаю, аға, — плача и причитая, Елдос, стоя на коленях, оттопырил мизинец и выставил перед собой. Отвернувшись, Алмаз лишь слышал жуткий хруст и скрежет кости. Когда Закир позвал его, Елдос катался по полу, корчась от боли.
— Алмаз. Забинтуй мальчика. А я пока мотоцикл посмотрю.
Вбежавший на веранду расторопный помощник протянул бинт, небольшую аптечку и ножницы. Пока Алмаз возился с раной, вернулся Закир и сказал.
— Нихрена там нет. Но если скажешь, что пропало, мои ребята найдут. Все имеет свою цену.
Алмаз, бинтуя руку Елдоса, сказал.
— Ничего мне не нужно.
Закир хохотнул.
— А мне нужно. Четыре бидона хлорки.
Алмаз недоуменно повернулся на Закира.
— Так это ж мой мотоцикл? Ты же сам говорил, кража…
Лицо Закира перекосила гримаса гнева, выставив палец, он пригрозил Алмазу.
— Поосторожнее со словами, сынок. Мы у тебя ничего не крали. А твой драндулет у мародера отбили. Так что нам причитается. За хлопоты.
* * *
Дархан поморщился от солнечного зайчика, слепящего глаза даже сквозь закрытые веки. Он попытался закрыться рукой, но понял, что рука привязана к задрипанному стоматологическому креслу. Такие он видел в последний раз, когда школьником проходил осмотр в детской поликлинике. Странно. Тусклое осеннее небо казалось грязно-молочным. Откуда же солнце? С трудом повернув голову вправо он увидел бикс, именно его блестящая поверхность посылала зайчика прямо Дархану в глаза. Черт побери, кто же его связал. Дархан сидел напротив огромного окна, за которым открывался унылый пейзаж — серая, безжизненная многоэтажка со слепыми стеклами. Даже воздух сквозь это окно казался каким-то заляпанным. Солнце, видать, окончательно утонуло в тучах, блики пропали. Кап! В ржавую раковину, заваленную медицинскими инструментами звонко капнула вода. Неужели? Весь город моется из ведер, люди осаждают колонки и колодцы. А тут — вода? Кап. Тихо. Скучно. Дархана стала пробивать дрожь. Он был еще слишком слаб, чтобы разорвать бинты. Он смутно помнил последние часы — куда-то везли, а он все морщил нос, спасаясь от насквозь пропахшей дизелем ветоши. Качало так, что его пару раз едва не вырвало. Словно куль сгрузили с Уаза, швырнув, не заботясь о ранах. Лениво, словно от досады попинали, затем утащили в глухую клетушку, где связали. Потом снова везли. Но уже на другой машине. В багажнике. А он все бился щекой о раструб огнетушителя. От слабости и боли кружилась голова. Везли недолго. Открыв багажник со знанием дела несколько раз неплохо ударили по голове. Теряя сознание, Дархан успел подумать, что все же сгруппировался, не дал вырубить до конца. Вот потому то сейчас он и пришел в себя. В голове гудело, боль возвращалось. Все было похоже на липкий предрассветный сон. Тошнило. Здесь крепко пахло кровью и электричеством. А где же казенный, острый запах процедурного кабинета? Где запах спирта, камфары, йода? Где запах жженых микробов после кварцевания. Ничего этого не было. Пахнет, словно на бойне, а еще так, как пахнет в клетке-автодроме, где папы с детишками гоняют на утюгоподобных машинках, штангами цепляющихся за сетчатый потолок. Дархан попытался посмотреть наверх, чтобы увидеть эти сетчатые клети, с которых при езде сыпались непрерывно крупные оранжевые искры. Ничего. Лишь тусклый потолок и плоская лампа, напрочь забитая дохлой мошкарой. Силы возвращались к нему, но сколько Дархан не бился, ничего не получалось. Назад он обернуться не мог, но слева стояла известная с детства каждому сладкоежке с янтарной улыбкой, круглая плевательница. В самом центре, словно нарочно, покоилась блестящая коробочка. Дархан помнил такую. В детстве, под телевизором в полке лежала похожая. Сколько ему тогда было? Шесть? Может семь? Наверное, не менее получаса они с Алмазом возились с коробкой, чтобы, поддев шпателем, с трудом скинуть металлическую, плотно прилегавшую крышку. А внутри — несколько новеньких, упакованных в красивую картонку стеклянных шприцев. В мальчишескую память врезались невероятно-яркие цвета трех полос — небесно-голубой, затем шоколадной и снова небесно-голубой. На коричневой полосе было написано: «шприц медицинский стеклянный». На синей вверху — «Минздрав СССР». Распаковать картонки они не успели, потому как сухие бабушкины руки крепко и властно ухватили их за уши и не отпускали до самой кровати, на которой они давно уже должны были спать.
Из воспоминаний Дархана выдернуло дребезжание окна. Тихое, словно мелкая мушка дробно стучалась и не могла освободиться. Невероятно хотелось встать и уйти. Дархан начал дергаться, но связан он был крепко. Жутко запахло рвотой. Несло из-за спины. Повернуться не удавалось. Сначала послышалось негромкое цоканье. Словно малыш клацает языком и следит за реакцией взрослых. И вот — стремительный шорох. Снова цоканье. Какой-то монотонный, неторопливый шелест. Дархан все силился повернуться. Взгляд его случайно упал на коробочку в плевательнице. В ледяном металле отражалась часть комнаты — стеклянный шкаф, край кушетки, плакат с профилактикой гриппа. Снизу прямо под плакатом растекалось по стене темное, смутно видимое в отражении пятно. Черт побери. Дархан забился, как курица, запутавшаяся в рыболовной сети. Вязали его на совесть. Не профессионалы, но все же лихие умельцы. Дархан и сам умел вязать. Весьма неплохо. Доставляя особо упоротых из ШИЗО на койку больничного
