Забери меня отсюда - Софья Валерьевна Ролдугина
– И до чего же додумался? – Губы шевелились с трудом.
Кённа точно не услышал вопроса; он говорил, глядя в непостижимую даль, в давние-давние времена, куда ходу не было никому, кроме него и ему подобных, и зрачки его казались расколом, тёмным провалом в синеве.
– Ты нуждалась в помощи; ты была очень красива. Но дело не в этом. Ведь я встречал таких, и не раз, в этом городе все пути уводят к реке. Но что-то заставило меня откликнуться – и обернуться, потянуться к тебе всем своим существом, всей рекой даже.
Тина вспомнила, как выгнулась серебристая от лунного света поверхность воды.
– Ты тогда меня до чёртиков напугал.
– Каюсь, каюсь, – улыбнулся он краешками губ. И скосил на неё глаза: – Но зато ты сразу обратила на меня внимание. Я бежал за тобой, тащил этот дурацкий пакет с продуктами, и из головы совершенно вылетело, что вообще-то стоило бы принять более-менее человеческий облик, если я вообще рассчитываю на свидание. А потом в доме ты потеряла сознание, только до спальни добралась, и я сидел рядом, таскал по одной оливки прямо из банки и совершенно не знал, что делать. Растерялся. А в голове у меня звучали твои слова…
В горле запершило, и защипало в глазах. Всколыхнулась почти истлевшая уже тень отчаяния, одиночества столь всеобъемлющего, что оно обесценивает саму жизнь. Тина зажмурилась и выдохнула, повторяя едва слышно:
– Кто-нибудь, пожалуйста, забери меня отсюда…
Кёнвальд рассеянно кивнул.
– Да… И только сейчас до меня дошло. Именно это я и хотел всегда сказать, но не мог. Да и кто меня заберёт – и откуда? – усмехнулся он с неожиданной жестокостью. – Глупо на самом деле. Я часто смотрел вверх по ночам, видел небо и луну. А тут вдруг увидел своё отражение – так я подумал. Мне показалось, что ты такая же, как я… Но это не так, хвала Короне и Холмам. Ты сильная и храбрая, Тина Мэйнард. – Он тихонько, едва прикасаясь губами, поцеловал её в висок. Дыхание обжигало. – У тебя неукротимый дух. Я забрал тебя, уволок туда, где опасности, сражения и тени, – а ты счастлива. Удивительно.
Тина хотела сказать: «Я счастлива, потому что рядом ты, идиот».
Но не смогла. В горле стоял комок.
Багровое небо опустилось ещё ниже. Кёнвальд молчал долго, гладил её по волосам, по плечу – и снова смотрел вдаль. А когда заговорил, то голос его звучал глухо, словно из-под кургана.
– Мне иногда кажется, что я давно уже не живу… Я не помню, как началась война. Меня сморило сном; так случается иногда, и десять лет пролетают, как одна ночь, – тихо произнёс он, и ладонь его замерла у Тины на затылке. – Помню только, как открыл глаза; город был почти разрушен, остывали пожарища, и госпиталь на окраине сочился болью, как незажившая рана. Я брёл вдоль берега, окутанный своим колдовством, звал кого-то, как безумный… Фейри в реке не было, даже надоедливых келпи и корриган, а ивы затихли. Холмы закрылись, точно и не существовало никогда прохода в дивные земли. И я снова колдовал и снова звал; но ни среди мёртвых, ни среди живых не мог отыскать никого из тех, кого знал когда-либо. Тянул руки, словно нищий слепец в чумной деревне, где некому и милостыню подать. – Он выдохнул резко, точно хохотнул, и отвернулся. – Двадцать лет, Тина Мэйнард, двадцать лет я не переставал звать, пока наконец не потерял надежду, пока не осознал, что мир изменился до неузнаваемости и не будет больше прежним. И, уже погружаясь снова в сон, почувствовал вдруг прикосновение ко лбу. Мы были вдвоём на берегу: я и мой учитель, Эйлахан Искусник, и он сидел рядом и рассказывал о том, как Война Железа заставила фейри сокрыться, о пророчестве Белой Госпожи… Потом приходили другие. Мой друг Энна, сын Фэлана, а ещё Господин звонких флейт и так далее – впрочем, он тогда утратил имя. Я почти поверил, что живу; война закончилась. Но иногда я снова вижу себя там, на берегу, в дыму, и город в агонии, и рядом никого.
Грудь точно обручем стиснуло. Тина попыталась вдохнуть – и не смогла; слёзы катились градом, и странное чёрное одеяние Кёнвальда на плече повлажнело.
– Это не так.
– Я знаю, – улыбнулся он светло и ласково. Провёл пальцами по её щеке, собирая слёзы, потом лизнул их, прикрывая глаза. – Я знаю, поэтому сейчас я не сплю на дне реки в надежде, что кто-то придёт и спасёт меня. Крысы в городе, Тина Мэйнард. Если это продолжится, то к утру он превратится в место похуже даже проклятого Тейла. Я не хочу такого будущего для Уиллоу Саммерс, для этого смешного мальчишки Оливейры, для Мари-Франсуазы, даже идиот Йорк – и то такого не заслужил. И уж тем более ты, – добавил Кённа ещё тише. – Я люблю тебя, Тина Мэйнард.
И он поцеловал её. Как дитя, в лоб; как сестру, в щёку… как единственную на все века возлюбленную – в губы, приникая, словно к источнику, который не утоляет жажды, но только распаляет. И горько-солёным был тот поцелуй, и пальцы нетерпеливо тянули волосы на затылке, распуская наспех заплетённую косу, и грохот сердца заглушал даже сорванное дыхание.
А потом он исчез.
Тина осталась одна – в горле ком, в груди жар, любовь бежит по венам, и воздуха не хватает.
– Вот дурак, дурак же, – прошептала она, прижимая пальцы к губам. Багровые тучи перекатывались прямо над головой. – Я тебе дам – прощаться. Ты у меня ещё попляшешь!
Она вытерла лицо полой халата, не особо беспокоясь о том, смотрит ли кто-нибудь на неё, затем встала, затянула пояс и направилась к порогу. И, когда она ступила в холл, то у неё уже зарождался план, а когда заходила на кухню, то знала наверняка, что делать.
Три пары глаз обратились к ней – Уиллоу, Маркос и мисс Рошетт.
– Кёнвальд заглядывал, – отрывисто произнесла Тина, атакуя кофемашину. Та испуганно откупилась порцией капучино, пока ещё чего не потребовали – например, идти и драться с тенями. – Собрался как на войну, а сам еле на ногах стоит. Судя по всему, хочет благородно пожертвовать собой, спасти город и прикончить старого хозяина реки… В принципе, меня все пункты устраивают, кроме первого.
– И что делать будем? – Уиллоу сузила глаза и подпёрла щёку рукой. – Он упрямый. Если что-то вобьёт себе в голову, то спрашивать уже никого не станет.
– О, я ещё упрямее, – откликнулась Тина, обыскивая стол
