Янтарный - Денис Нивакшонов

— Но почему они? — Катя смотрела на маленькую Алёнку с неподдельным ужасом. — Они же не ностальгируют по заводам!

— Потому что они ещё пустые, — мрачно заключил Лёха. — Их память чиста. В них нет его «сладкой» лжи. Они как губки. Они впитывают всё, что сильнее. А после вчерашнего… «Тиша» стал самым сильным источником информации в радиусе километра.

Он подошёл к девочке и опустился на корточки. — Алёнка? — позвал он тихо.

Девочка подняла на глаза. Её взгляд был чистым, ясным, но абсолютно отстранённым. В нём не было ребёнка. Была лишь бездушная точность. — Передаточное отношение неверное, — сказала она тонким, безжизненным голоском. — Шестерня Б-14 будет проскальзывать. Надо увеличить диаметр.

Она снова уткнулась в свой чертёж.

Лёха отшатнулся. Это было страшнее любого призрака. «Тиша» не просто мстил. Он находил новые, самые ужасные способы продолжить своё существование. Он не хотел усыплять детей. Он хотел сделать их своими проводниками. Новыми хранителями мёртвых знаний мёртвой эпохи.

— Мы всё испортили, — заплакала Катя. — Мы всё испортили!

Лёха смотрел на детей, превратившихся в маленьких, бездушных инженеров и учёных. Он чувствовал, как ярость сменяется у него леденящим душу пониманием. Они не просто ранили «Тишу». Они заставили его эволюционировать. Стать ещё более чудовищным.

Внезапно сработала рация на поясе у Лёхи. Из неё послышался голос отца. Пётр Иванович говорил чётко, по-служебному, но в его голосе была тревога. — Лёша? Приём. Ты где? Срочно возвращайся домой.

— Что случилось? — ответил Лёха, отвечая отцовским тоном.

— Не по рации. Иди домой. Быстро.

Лёха посмотрел на Витю и Катю. — Мне надо идти.

Он бежал домой и ему казалось, что с каждым шагом посёлок вокруг становится всё страннее. Дети, рисующие чертежи, были лишь частью кошмара. Он видел, как старуха, которая обычно вязала на скамейке, теперь с той же механической точностью плела сложнейшее кружево по схеме, которую она чертила прямо на земле. Он видел, как мужчина чинил забор, используя идеально выверенные, но абсолютно неэффективные методы из забытого учебника по механизации.

«Тиша» не просто передавал знания. Он навязывал стиль. Метод. Душу того времени. И люди, сами того не понимая, начинали ей соответствовать.

Он ворвался в квартиру. Отец стоял посреди кухни. Он был бледен. В руке был лист бумаги. — Смотри, — он протянул лист Лёхе.

Это был официальный бланк. С гербом СССР. Верхний угол был помечен штампом «Рассекречено». А в центре, под грифом «Совершенно секретно», был напечатан план. План строительства подземного убежища на случай войны. И прямо под ним была изображена схема. Схема тоннелей. И один из них вёл прямиком под территорию посёлка Янтарный. Координаты указывали на место в старом парке.

— Откуда это? — прошептал Лёха.

— Его подкинули. В почтовый ящик. Без конверта, — отец сглотнул. — Я проверил архив. Такого плана никогда не было. Наш посёлок не числился в списках на строительство УДО.

Лёха поднял глаза на отца. В них был страх. Он ведь не знал, что это за сила. «Тиша». Который не просто выплёскивает мусор. Он… предлагает новую игру. Сам показывает, где его сердце. Где его ядро. Потому что он знает, что друзья теперь придут к нему.

Он не защищался. Он приглашал их в гости.

Война вступала в новую фазу. И на кону были уже не только спящие взрослые. На кону были души детей.

Точка невозврата

Квартира Лёхи снова стала штабом. На столе лежала та самая зловещая схема, а вокруг него стояли трое — бледные, осунувшиеся, но с новым, стальным блеском в глазах. Идиллические чертежи на асфальте и безжизненные голоса детей добили последние остатки сомнений. Теперь это было личное.

— Значит, он под парком, — Витёк водил пальцем по схеме, его голос дрожал, но уже не от страха, а от ярости. — Бомбоубежище, которого не было. Классика. Он создал себе идеальное логово. Из ничего.

— Он не создал, — поправила Катя. Она смотрела в окно на играющих ниже детей-роботов. — Он вспомнил его. Вытащил из какого-то общего страха, из слухов, из городских легенд. И сделал реальным. Он же питается прошлым. Даже выдуманным.

— Неважно, реальное оно или нет, — твёрдо сказал Лёха. — Он показал нам дорогу. Он бросает нам вызов. Значит, он уверен, что мы проиграем. Или… он хочет, чтобы мы пришли.

Дверь приоткрылась и в комнату вошёл Пётр Иванович. Он выглядел постаревшим лет на десять. В руках он сжимал свой старый служебный пистолет Макарова.

— Я услышал про ваши планы. Вы не пойдёте одни, — заявил он и в его голосе не было места для возражений.

— Отец, ты не можешь… — начал Лёха.

— Могу! — старший лейтенант ударил кулаком по косяку. — Я два дня был… не в себе. Я видел вещи. Я был частью этого. И я видел его. Вашего «Тишу». Он не дух. Он — трус. Он прячется за чужими лицами, за чужими воспоминаниями. Но у него есть сердце. И если его ткнуть в это сердце по-настоящему, он сдует. Я гарантирую.

Он положил кобуру на стол рядом со схемой. — Это не для него. Это для… того, что «Тиша» может послать навстречу. Вы дети. Я — нет. Я прошу вас отнестись к этому с пониманием.

Они молча смотрели на оружие. Оно делало всё происходящее жутко осязаемым, окончательно стирая границу между мистической сказкой и кровавой реальностью.

— Хорошо, — первым нарушил молчание Лёха. — Но мы главные. Мы — приманка. Ты — тыл. Ты обеспечиваешь отход, если что.

Пётр Иванович тяжело кивнул. Соглашение было достигнуто.

— Что мы будем делать, когда найдём его? — спросила Катя. — Кричать? Транслировать «Алису» на магнитофон, если он заработает?

— Нет, — Лёха покачал головой. — Этого уже недостаточно. Мы должны ударить по самой его сути. По его памяти.

Он посмотрел на Витю. — Ты записал его «голос». Чистый сигнал. Тот, что шёл до моего крика. У тебя осталась копия?

На… кассете в плеере, который остался в ДК, — пробормотал Витёк.

— Мы берём с собой кассетник. И устроим ему прослушивание. Будем крутить его собственный голос. Его идеальное, сладкое прошлое. Но мы будем крутить это там, в его логове. Прямо в сердце. И посмотрим, выдержит ли он собственное враньё, когда не будет способный спрятаться.

Витёк смотрел на него с восхищением и ужасом. — Это… гениально и безумно. Он может сойти с ума. Или взорваться.

— Либо мы, либо он, — холодно констатировал Лёха.

План был безумным. Идти