Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
— Папа!
Никогда. Не. Выберется.
Именно это с ней и случилось. Они с Яном оказались заперты в комнате с зарешеченным окном. Фиксатор защелки находился с их стороны, но они не могли его открыть.
И никто не придет на помощь. Не будет слов «Отойди от двери!», тяжелых ударов, оглушающего треска, летящих на пол щепок, ударов, новых ударов… и отца с раскрасневшимся недобрым лицом и соседским топором в руке. Не будет даже пощечины — платы за сломанную дверь.
Олеся зажмурилась.
— Нельзя до утра. Что, если они… он… этого ждет?
Ян встал и принялся ходить по комнате.
В стенной нише некогда умещался шкаф, но сейчас от него осталась лишь задняя стенка, прикрученная к кирпичам болтами. В правом от окна углу стояла кровать без ножек, матрас заменял слой газет и тряпок. С потолка свисал электрический кабель, распушенный медными жилами.
— У тебя есть крестик? — спросил Ян. — Что-нибудь серебряное?
Олеся провела ладонью между ключицами — на всякий случай.
— Нет.
— И у меня…
Она порылась в рюкзаке.
— А это?
Он посмотрел на пузырек в ее руке.
— Святая вода?
— Перекись водорода. Кровь ведь шипит, если…
Ян усмехнулся.
— Не кровь, а сама перекись. Она окисляется и распадается на кислород и воду.
— Но там ведь есть яд?
— Совсем немного, в полезных дозах. Иначе перекисью бы не чистили зубы и не промывали носы.
— Ты слышал о заболевании, которым пытаются объяснить существование вампиров?
Ян странно посмотрел на нее.
— Почему спрашиваешь?
— Ну, в нашей ситуации…
Олесе показалось, что его глаза затянула тонкая блестящая пленка.
— Болезнь называется порфирией. — Ян посмотрел на свои руки, сцепленные замком на животе. — Ей болен мой сын.
— Боже, прости.
— Ничего. Ты не виновата. Никто не виноват.
Олеся судорожно искала слова. Была уверена: он нуждается в них.
— Как его зовут?
— Томаш.
— Сколько лет?
— Восемь.
— С кем он сейчас?
— Со своей матерью. Мы развелись, но она помогает.
— Расскажи мне о Томаше, — попросила Олеся.
6
Эритропоэтическая порфирия. Ужасный генетический недуг. Испорченная кровь. Болезнь вампира.
Ян столько всего прочитал: о порфиринах, красном кристаллическом веществе, нарушение обмена которого приводит к заболеванию; о повышенной фоточувствительности, ожогах, поражении хрящей носа и ушей, изменении суставов. Он видел все это: книгой с обожженными страницами был его сын.
Пальцы Томаша искривились, слизистая оболочка глаз и зубы отливали красным, кожа вокруг губ огрубела, натянулась, обнажив клыки. «Па, я похож на волка?» Мышцы ослабели, часто немели ноги и руки. Живым, подвижным, здоровым оставался лишь ум Томаша. Он читал книги, сочинял истории, мечтал о далеких странах.
Врачи и сайты говорили о наследственности. Вероятность очень высока. Яну было плевать. Чем он поможет сыну, если выудит из генеалогического древа еще одного несчастного с дефектным геном?
Что спровоцировало болезнь? Лекарства? Отравление токсинами? Тоже плевать. Главное, сделайте так, чтобы мой мальчик не страдал!
Все началось, когда Томашу было пять. Спонтанно. Как снег на голову. Или — бетонный блок. Животик бо-бо. Багровая моча в горшке, слезы Нады, визит доктора, анализы. На солнце кожа Томаша краснела и всходила пузырями, гнойными язвами. У малыша выпало три ногтя: два на левой руке и один на правой.
Господи, как истошно орал сын. Как припадочно надрывалась Нада. Как, зажав рот, всхлипывал в ванной Ян. Жена не выдержала и года, ушла, сбежала, чтобы возвращаться набегами — уже не домой, а в храм, где искала прощения.
Ян почти никогда не расшторивал окна. Смазывал трещинки вокруг маленького рта, массировал уплотнения вокруг глаз и переносицы. Курил по две пачки в день, пока сын не попросил бросить.
Снижение тромбоцитов, повышение уропорфинов в моче, сфероцитоз…
В семь лет Томашу удалили селезенку. От сепсиса и гемолитической анемии спасали антибиотики. Каротин повышал терпимость к солнечному свету. Переливания эритроцитарной массы…
Надо быть осторожным, всегда быть осторожным. Солнцезащитные очки, крем перед прогулкой.
Ян научился жить рядом с коварной болезнью. Но не свыкся с ее присутствием.
7
Он плакал.
— Это излечимо? — По щекам Олеси тоже текли слезы.
— Пока нет. — Ян вытер лицо тыльной стороной ладони, заскрипела щетина. — Есть надежда на пересадку костного мозга, но это очень сложная процедура… и очень дорогая. Надо найти донора. Я и мой брат не подходим по HLA-антигенам, наши родители умерли, других родственников нет…
Олеся подалась вперед и обняла его. Прижала к себе. Ян положил голову на ее плечо.
— За что ему это…
У нее снова защипало глаза. Она крепче обняла Яна, не обращая внимания на больно впившийся в локоть шуруп или гвоздь.
Олесе хотелось погладить его по голове, но она не стала. Услышала мерное дыхание Яна, почувствовала, как слипаются веки.
Заснуть? Здесь? Привалившись к обшарпанной стене?
Почему нет…
8
Они проснулись через двадцать минут, полные — о чудо — решимости и сил.
Яну удалось расшатать крепления в откосах, Олеся подсобила, тянут-потянут — могут! Она бросилась к нему на шею и поцеловала в колючую щеку.
Они спустились по водосточной трубе, прямо в щекотную траву и предупредительно хрустящее стекло. Держась за руки, побежали к воротам — никаких синих спрутов и проволоки — и оставили проклятое место с носом.
На поезд успели с закатом цвета раствора марганцовки — не крови.
С вокзала отправились к Олесе. Не сговариваясь, не произнеся в мотовагоне ни слова, общаясь ладонями и глазами.
Район Винограды, исторические виллы, многоэтажки, ухоженные кустики и деревья на пологих подъемах и каменке. Реклама на спинках лавочек. Дома времен Первой Республики, ее — пятый от светофора. Железные турники с поддонами для сушки белья. Огороженная деревянным заборчиком детская площадка.
Неудобная планировка, замурованная внутри квартиры кухня, отсутствие окон, зато — просторная гостиная, уютная спаленка. Огонь под кастрюлей ужался до голубого кольца, и Олеся кинула в воду замороженных креветок. Яркие обои, мягкий свет, два винных бокала под струями холодной воды, его широкие ладони, ложащиеся на ее бедра…
Она повернулась и поцеловала Яна, положила мокрые руки ему на спину. Он встретил ее губы, нежно смял, вобрал в себя. Она почувствовала его язык и познакомилась с ним. Теснота джинсов и рубашки сводила с ума.
На кровати, на широкой кровати с черным шелковым бельем, его рука юркнула под ткань, по мембране живота, выше, выше, нашла ее грудь.
— Они маленькие, — сказала Олеся. Она чувствовала себя девчонкой, глупой извиняющейся девчонкой, но это было хорошее
