Звезды, пламя и сталь - Игорь Викторович Лопарев
Сержант неподвижно стоял, глядя на эти конвульсии. Заметив, что Артём перестал кашлять, тихо и страшно прошипел:
— Упор лёжа принять! — до придурка дошло, что шутки кончились и он грохнулся на колени. Некоторое время неуклюже возился на горячей плите и наконец принял упор лёжа.
— Отжимайся! — скомандовал Брукс, и рекрут, глотая катящиеся из глаз слёзы, начал отжиматься.
Отжимался он отвратительно. Задница провисала, руки дрожали, локти разъехались в стороны…
Отжавшись раза четыре, Артём окончательно обессилел. Он извивался, как червяк, силясь ещё раз выпрямить руки, чтобы оторвать от песка впалую грудь.
— Достаточно! — Артём тут же бессильно растянулся на песке, всхлипывая и кашляя, — теперь ты понял, чего ты стоишь? — спросил его Брукс.
— Да, сэр, — прохрипел Артём, сплёвывая набившийся в рот песок.
— Ну и хорошо, — сержант обвёл нас всех тяжёлым взглядом, — а вы, сынки, вы всё поняли?
Я один, как дурак, проорал во всю глотку:
— Так точно, сэр! — остальные опять начали что-то мямлить…
В результате мы ещё минут двадцать посвятили уставной форме ответа на вопросы командира. Солнце к этому времени добралось таки до зенита. И теперь пекло наши макушки на пределе своих возможностей.
— Я вижу, что до всех до вас с трудом доходят даже простейшие вещи, — с насмешливым сожалением сказал он, — ну что ж… Будем тренироваться.
Он ещё раз обвёл взглядом нашу кривую шеренгу:
— Теперь каждый хватает свою сумку, — он брезгливо посмотрел, как строй моментально развалился. Все кинулись к сваленным в кучу личным вещам, пакетам, сумкам, и рюкзакам.
Единственный, кто остался на месте — это я. Я не брал с собой никаких сумок. Грегори перед отправкой сказал, что всё равно всё придётся выбросить. Да и не было у меня ничего, что можно было бы в сумку положить. И если быть честным до конца, то и сумки приличной тоже не было…
— А ты что, самый умный? — я вздрогнул, так как этот вопрос сержанта был обращён ко мне.
— Никак нет, сэр! — выпалил я на одном дыхании и вытянулся по стойке смирно.
— А почему за сумкой не пошёл? — он смотрел на меня с недобрым прищуром.
— У меня нет сумки! — ответил я.
— У всех есть, а у тебя нет? — что он ко мне пристал-то с этой сумкой… Какая разница, есть она у меня, или нет её… Как выяснилось, разница таки есть.
Все построились, навьюченные личными вещами.
— Точно, самый умный, — сержант продолжал сверлить меня взглядом, — ну, смотри, я тебя запомнил…
Оставив меня в покое, он окинул строй довольным взглядом:
— А теперь слушайте. Сейчас мы побежим в лагерь, где дислоцирован наш учебный центр, — довольно осклабился, увидев, как вытянулись наши, и без того кислые, морды, — не бойтесь, тут рукой подать — километра три, не больше. Но вы должны дотащить до лагеря все свои мешки и пожитки. Ясно?
Тут весь строй в едином порыве грянул уставной ответ. У меня аж в ушах зазвенело.
— Молодцы, — снисходительно похвалил нас Брукс, — и ещё. Если кто упадёт, остальные должны помочь ему добраться до лагеря. Хоть на себе тащите. Зачёт по последнему. Если в норматив не уложитесь — вам придётся ещё раз бежать сюда. А потом вернуться в лагерь. Само собой, тоже бегом. Вопросы? — он насмешливо посмотрел на наши унылые лица.
На этот раз никто не кашлял и глупых вопросов не задавал. Все поняли, что обращать на себя внимание — себе дороже.
Ну, раз нет вопросов, то не будем терять времени, — подвёл черту Брукс. — Слушай мою команду…
Он набрал в грудь побольше воздуха и заорал: — Бегом… Марш!
И мы побежали… Почти сразу к нам присоединились и остальные. И вся эта толпа топала, пыхтела, хрипела. Пылищу подняли — не продохнуть…
Эту пробежку невозможно описать словами. Такое надо пережить, чтобы по настоящему понять, что это такое.
Забегая вперёд скажу, что это тогда мне казалось, что хуже не бывает. Марш-броски с полной выкладкой по пересечённой местности оказались гораздо более запоминающимися. Но это всё будет потом…
А сейчас мы бежали по покрытой трещинами бетонной дороге. Она извивалась среди высоких барханов. Сверху нещадно жарило местное солнце.
Первые несколько сот метров мы преодолели без потерь. Но вечно так продолжаться не могло — это было бы слишком хорошо. Сначала упал какой-то толстяк, который пёр на себе объёмистый рюкзак.
Сержант, бежавший чуть сбоку, выдернул из строя пару счастливчиков. Молча указал пальцем на лежащую на горячем бетоне тушку. Ребятишки кивнули и направились к толстячку. Энтузиазма в их глазах не было совсем. Да и откуда ему взяться-то?
Но к приказу сержанта они подошли творчески. Вместо того, чтобы взваливать на свои плечи увесистого рекрута, один из них с размаху пнул страдальца по пятой точке. И, о чудо! Упитанный симулянт вскочил, и, поправив рюкзак, порысил вслед удаляющемуся строю.
А парни, вернувшие его к жизни, бежали рядом и подбадривали. Добрыми словами, пинками и оплеухами. Пока помогало.
Я же отметил про себя, что надо держаться вне поля зрения сержанта. А то припашет ещё тащить кого-нибудь.
В течение пары минут я поменял своё место в толпе бегущих. Теперь меня от него надёжно загораживали другие рекруты.
Вообще, жалкое зрелище было. По моим ощущениям мы пробежали всего пару километров. А за строем уже волокли троих. Бег с мешками на горбу под палящим солнцем — это хорошее испытание выносливости…
Но всё на свете заканчивается. Рано или поздно. Так или иначе. Закончился и этот позорный кросс.
Наша колонна втянулась в ворота КПП лагеря. Сержанты уверенно указывали нам путь по территории. И вот мы, наконец, оказались на плацу перед длинным одноэтажным строением, сложенным из пласталевых секций.
Курсанты жадно хватали ртами воздух и опасливо косились на сержанта, уже расхаживавшего по плацу.
— Что столпились, как бараны? — прорычал Брукс, — в шеренгу стройсь!
Парни, бестолково толкаясь, начали искать места в строю. Сержант презрительно наблюдал за этим броуновским движением. Наконец, когда скопление рекрутов стало отдалённо походить на шеренгу, он продолжил:
— Теперь берём свои мешки, и бежим… — слово «бежим» заставило нас всех исторгнуть горестный вздох, — … во-о-он к тем контейнерам.
