СФСР - Алексей Небоходов
Луиза появилась в дверях гостиной и остановилась, внимательно глядя на него. В её взгляде мелькнул привычный вопрос, не требовавший ответа. Она была красива: яркая брюнетка с длинными волнистыми волосами и глубокими, загадочными глазами. Элегантное платье, лёгкий макияж и мягкая улыбка – всё казалось идеальным, словно списанным с модного журнала. Но Аркадий давно знал, что за безупречной внешностью не скрывалось ничего глубокого и настоящего.
– Добрый вечер, – негромко произнесла она.
– Добрый, – тихо ответил Аркадий, улыбнувшись скорее из вежливости, чем от желания.
Луиза подошла и коснулась пальцами его плеча, привычно взглянув в глаза. В её взгляде давно уже не было страсти или волнения – лишь спокойствие, отработанное годами. Политик медленно встал, чувствуя, как внутри просыпается знакомое равнодушие, от которого невозможно было избавиться.
Они молча прошли в спальню, где горел ночник, размывая очертания предметов. Луиза неторопливо сняла платье, аккуратно положив его на край кресла. Аркадий тоже спокойно разделся. В их движениях не было ни смущения, ни близости – лишь повторяемые раз за разом автоматические жесты.
Сблизились они молча, с механической точностью, рождённой привычкой, а не страстью. Аркадий обнял её за талию, ощутив гладкую, тёплую, но безжизненную кожу. Луиза прижалась к нему с лёгкой усталостью, будто делала знакомое действие без особого интереса. Он автоматически коснулся губами её шеи и почувствовал, как она на секунду задержала дыхание – не от волнения, а переключаясь на привычный режим. Они оба знали, что будет дальше.
Он медленно провёл ладонью по её спине, будто проверяя её реальность, но касание было пустым, словно к манекену: форма есть, а содержания нет. Луиза с отрешённой грацией погладила его по груди и плечу, избегая смотреть в глаза – в этом уже не было необходимости. Всё было известно заранее. Они легли на постель, и ткань прохладного покрывала на миг вызвала больше эмоций, чем прикосновения друг к другу.
Дыхание стало тяжелее, но не от возбуждения – тела просто знали, что пора. Он вошёл в неё без сопротивления, без слов и без ожиданий. Они двигались синхронно и бесшумно, повторяя давно поставленную сцену. Каждый жест был знаком, предсказуем, определён заранее. Это было не единение, а механическая симметрия, не страсть – а заученная привычка.
Аркадий чувствовал её тепло, но оно не грело. Он слышал её дыхание, но оно ничего не вызывало. Она двигалась навстречу, но не приближалась. Он действовал спокойно, точно и без интереса, как будто выполнял обязательную работу. Чувствовал её тело, но не её саму.
В какой—то момент Луиза чуть изогнулась, задержала дыхание и тихо застонала – не от наслаждения, а будто избавляясь от дневного напряжения. Аркадий ответил таким же глухим выдохом. Это было завершение, и они оба это понимали. Несколько мгновений они лежали рядом, не обнимаясь, разделённые воспоминанием о том, что когда—то было близостью.
Это был не секс – это был процесс. Не соединение, а совпадение. Когда всё закончилось, Аркадий смотрел на Луизу, но видел только привычные черты её лица. Он ощущал себя наблюдателем со стороны, смотрящим на незнакомых людей, совершающих давно известные движения.
Девушка выглядела такой же отстранённой и далёкой, и её взгляд был рассеянным и спокойно—равнодушным. Аркадий понимал, что они давно уже ничего не чувствуют друг к другу, но это не останавливало и не тревожило их. Всё происходило так, как должно было происходить – размеренно, спокойно, без эмоций.
После Аркадий лёг на спину, глядя в потолок. Луиза, будто по привычному сценарию, легла рядом и закрыла глаза, тихо выдохнув. В комнате вновь наступила тишина, полная знакомой пустоты и привычного безразличия.
В этот момент на Ладогина навалилось ясное, болезненное осознание: его жизнь была бессмысленной и пустой. Всё, что он делал каждый день, все люди, с которыми общался, все поставленные цели – не значили ровным счётом ничего.
Луиза находилась рядом не из любви или желания, а лишь потому, что это было удобно и привычно им обоим. Эта мысль не причинила боли или обиды – лишь холодное понимание, что в его жизни давно не осталось места для искренних чувств.
Аркадий ощутил себя усталым и чужим человеком, вынужденным жить в реальности, где каждый день повторял предыдущий, а встречи были механическими повторами лишённого смысла сценария.
Он повернул голову и посмотрел на Луизу. Она дышала ровно и спокойно, словно ничего не произошло. Аркадий отвёл взгляд, понимая, что завтра проснётся тем же человеком – аккуратным и равнодушным служащим системы.
Но сейчас, в эти тихие минуты, ему было позволено полностью осознать бессмысленность своей жизни и смириться с ней. Это знание не пугало – оно просто существовало рядом, подчёркивая пустоту, в которой он жил.
Аркадий прикрыл глаза, погружаясь в знакомое равнодушие, позволяя себе немного побыть в этой ясной реальности, лишённой смысла, но такой привычной, что невозможно было представить что—то другое.
Он потянулся к пульту и включил телевизор. Экран ожил с лёгким треском. Луиза прижалась к его плечу, её глаза были ещё тёплыми от сна, кожа чуть влажной от близости. Аркадий пролистал каналы: короткие сюжеты, реклама, прогноз погоды.
– Оставь, – сказала Луиза. – Это интересно.
Диктор говорил громко и чётко, без лишнего фона:
– …В парламенте обсуждается инициатива депутата Павла Кручинина по улучшению демографической ситуации. Согласно проекту закона, каждая гражданка СФСР, не состоящая в официальном браке и не родившая к двадцати пяти годам, обязана вступить в государственную программу женского распределения. Предложение вызвало бурную реакцию в парламенте и обществе…
На экране показывали зал парламента: тяжёлые кресла, панели из глянцевого дерева, высокие потолки. За трибуной стоял Павел Кручинин с прямым взглядом и уверенным голосом. Он говорил холодно и спокойно:
– …Мы не можем больше полагаться на сознательность. Мы должны формировать общественную дисциплину. Женщина, не родившая к двадцати пяти и не вышедшая замуж, должна быть включена в государственную программу распределения. Это не насилие, это возврат долга. Это новая норма. Женщины, не выполнившие репродуктивный долг, признаются общественной собственностью. Это звучит жёстко, но лишь честные слова озвучивают честные решения. Права – привилегия, а не автоматическое благо. Если привилегиями не пользуются, они утрачивают силу.
