Гончие забвения - Дмитрий Миконов
Вир сел. Крешник — напротив.
Служанки сомкнулись вокруг плотным, недвусмысленным кольцом, отсекая остальной мир.
* * *
Вир, не размышляя ни секунды, резко рванулся вперед. Рубанул внешним лезвием серпа по наглой харе Крешника — коротко, точно, с расчетом на разруб. Зачарованная лейтарская сталь на мгновение вспыхнула синеватым отсветом, будто преодолевая невидимую преграду, но так и не смогла пробить ее до конца. На скуле наемника остался лишь жалкий тонкий порез, из которого проступила капля черной крови.
Крешник фыркнул, криво усмехнулся, размазав ее по щеке тыльной стороной ладони. Жестом он остановил фурий, уже бросившихся на защиту.
Вир медленно опустился обратно на стул.
— Стоило попытаться, — бросил он, не скрывая раздражения.
«Понимаю и всем сердцем одобряю», — прозвучал в его голове гладкий, маслянистый голос Нерезиэля. — «На твоем месте я поступил бы точно так же».
Служанки притащили кувшин вина, пару стаканов и закуску — кусок заплесневелого сыра. Вир, пользуясь моментом, внимательно оглядывал руки наемника, обнаженные по локоть. Багровые, вплетенные в плоть линии охватывали предплечья, соединялись в причудливые, оккультные письмена. Они шли четкими рядами, как строки искаженного библейского стиха.
«Правильно понимаешь» — перехватил его взгляд Нерезиэль. — «Эта печать — почти совершенная защита. Благочестивый Капеллан создавал ее годами, сам не ведая того, что творит. Теперь он защищен ей, как стальной корой. А я… я — сердцевина этого полена».
В голове Вира прозвучал визгливый, безумный хохот. Он поморщился, эти звуки будто грызли череп изнутри.
— Любое бревно можно источить, — сказал он вслух.
«Понадобилось бы слишком много короедов», — мысленно парировал Шут, а Крешник уныло покачал головой.
— Насколько много? — растянул губы Вир, прищурившись. — Пары десятков хватит?
Шут вновь хохотнул — на этот раз дольше, с наслаждением.
Вир молча схватил стакан и выплеснул содержимое прямо в лицо наемнику.
— Заткнись. Давай ближе к делу.
Он бросил на стол договор. Бумага развернулась сама собой, будто живая.
Крешник утерся, в его глазах плясала насмешка.
«Вижу, созрел», — прозвучало в его голове. — «А от того и бесишься».
— Да, — кивнул Вир. — Но подпишем как полагается. На нейтральной территории и при свидетеле. И ты подпишешь его при мне. Эта закорючка, — он небрежно ткнул пальцем в уже стоявший на документе росчерк. — Не в счет. Сделаем все согласно положениям Кодекса.
На лице Крешника расплылась глупая улыбка.
«Ну ты и крючкотвор! Настоящий книжный червь», — восхитился Нерезиэль. — «Но знай: если это ложь, то примитивная. Ты ведь понимаешь, что я не могу покинуть свою иллюзию».
— Организуй простое смещение, — отмахнулся Вир. — Это совсем рядом, тоже в Зерцале. Девятый Оазис, я выдам его координаты.
«Это какая-то хитрая ловушка?» — голос Шута звучал с неподдельным интересом.
— Сам проверь, — устало бросил Вир. — Я открою воспоминания о нем.
Лицо Крешника внезапно окаменело. Вир на миг ощутил, как по вытолкнутому на поверхность образу быстро и бесцеремонно проползло что-то липкое и холодное.
«Да… действительно», — удовлетворенно констатировал Шут. — «Хозяин занятный, вы даже не говорите на одном языке. Кстати, как тебе моя задумка со Швеей?»
— Доставила хлопот, — скрипя зубами, ответил Вир. — Не будем отвлекаться. Я хочу покончить со своими… воспоминаниями.
Крешник забарабанил пальцами по столу, потом — положил руку на серп Вира.
«Это ты оставишь здесь. И вытряхивай остальной свой арсенал».
Вир позволил фуриям забрать серп. Вывернул карманы, вытряхивая на идеально чистую скатерть мешочки с травами, порошки и прочую мелочь.
Крешник снял с шеи осколок распятия, распрямил засаленный шнурок. Крепко стянул им руки Вира спереди, оставив возможность держать перо для подписи.
У Вира на мгновение потемнело перед глазами. Собор, хохот, вонь — все исчезло.
Они оказались в Девятом Оазисе.
Глава 54
Вир стоял на пригорке, позади замер Крешник. Солнце жгло так, будто хотело выжечь из мира все лишнее. Дивный сад, некогда отвоевавший у пустыни приличный клочок, едва угадывался под пылью и песком. На его месте остались лишь обломки, былого великолепия.
Они шли мимо засохших, ломких побегов плюща, мертвой клеткой опутавшей стены из песчаника. Мимо остатков виноградника, лозы которого безжизненно свисали с почерневших пергол. Мимо засыпанного колодца, откуда, потревоженные их появлением, с тихим шуршанием расползались в стороны пестрые змеи.
Изящный двухэтажный павильон покосился, его белоснежная штукатурка облупилась, обнажив глиняные кирпичи. На террасе, как и в тот раз, облокотившись на перила, стоял человек. Он молча смотрел в их сторону, в его позе читалась глубокая, бездонная усталость.
Они встретились с ним на первом этаже, в прохладной полутени, среди выцветших диванных подушек и ковров. Посреди комнаты стоял невысокий столик из темного дерева, а на нем, среди прочего, лежали листы бумаги и письменные принадлежности.
Крешник театральным жестом вытащил из-за пазухи новый лист, с текстом договора, но без подписей. Бросил его на столешницу.
«Славное место», — голос Нерезиэля был скользким и довольным. — «Жаль, что ему недолго осталось».
Черный человек медленно взял в руки договор. Он сделал вид, что читает, но его мудрые, печальные глаза были устремлены прямо на Вира. В них плавало сожаление, смешанное с горьким пониманием.
С пониманием того, ради чего его покой был нарушен вновь.
Он знал. Он догадался обо всем. О том, что сейчас произойдет. О том, что Вир уже все рассчитал.
Крешник тем временем нетерпеливо выхватил бумагу и одним росчерком поставил свою подпись — четкую, резную, будто клеймо.
«Давай, твоя очередь», — подстегнул Шут. — «По Кодексу. При свидетеле».
Вир подошел к столу. Его взгляд на секунду встретился со взглядом старика.
— Прости, — тихо, но четко сказал Вир. — Не держи на меня зла.
И в тот же миг сунул ему под нос осколок лейтарского зеркала, что был заправлен в его манжет. В этот момент он мысленно молился всем темным сущностям, до которых ему когда-либо было дело, чтобы Герд не подвел.
Черный человек не моргнул. Его взгляд упал в стекло — и там, в глубине отражения, медленно плыли две холодные луны. Не в небе. В душе. В памяти.
И пространство Девятого Оазиса дрогнуло.
Оно поплыло, завертелось, начало сворачиваться, как лист бумаги в огне. Шорох песка стоял в ушах — даже не звуком, а ощущением надвигающегося слома. Все нарастало с чудовищной скоростью, как сход лавины, погребая под собой и павильон, и сад, и даже солнце.
Крешник отпрыгнул, поднял руки перед собой, будто пытаясь удержать реальность.
Но Вир не оставил ему шансов.
