Гончие забвения - Дмитрий Миконов

Плащ предателя мелькнул в окне чердака.

Вир уцепился за ржавые костыли, захрипел, подтянулся. Металл холодил ладони, под пальцами крошился голубиный помет. Добравшись до последней скобы, он на миг затаился, прислушался, пытаясь унять бешенную дрожь в руках и отдышаться.

Шорохи гуляли по чердаку, отражаясь эхом и меняя направление. Ветер посвистывал в щелях и печных трубах. Его легко было спутать с дыханием, которое пытаются скрыть. Волнами накатывал запах гнилой соломы. Или кислого пота? Или страха?

Шляпа Вира медленно всплыла над проемом…

Мрак моментально пришел в движение, взвихрился — с резким выдохом, почти рычанием. Мелькнул крюк. Смел шляпу боковым ударом, в который вложил столько силы, что никакие шейные позвонки бы не выдержали.

— Сука! — неподдельный, удивленный возглас вырвался из темноты.

Вир того и ждал. Ткнул коротко, прямо на звук, концом той же трости, на которой поднимал шляпу. Рассчитывал не на силу — на внезапность. Позиция была слишком неудобная, словно на жердочке сидел, но другого шанса могло и не быть.

Попал точно. Крик захлебнулся, захрустел зубами. Лучник с воем откатился в сторону.

Вир забросил трость, ухватился за края проема, выдернул себя наверх.

Темная тень удирала на четвереньках, прижимаясь к полу. Уходила к пролому, к выходу на крышу, к свободе.

Вир вскочил на ноги, побежал, шатаясь, будто пьяный. Ноги вязли в сыпучей трухе, проваливались в гнилой настил, спотыкались о невидимые в темноте балки. Расстояние неумолимо сокращалось. Настигнув жертву, он прыгнул вперед, на миг позабыв обо всем.

Упал коршуном на спину предателя.

Ударил коленями, подмял по себя. То неожиданно ловко вывернулся, крепко засадил по ребрам. Боль, острая и живая, пронзила тело. Они сцепились, покатились по наклонному пандусу, выбивая из него клубы пыли. Вокруг трещал, надрывно ухал прогнивший брус, будто сдерживаясь из последних сил.

И вдруг — под ними все проломилось с глухим рыком, будто старый зверь испустил дух.

Вир выпустил предателя, инстинктивно взмахнул руками. Его пальцы беспомощно пробороздили по склизкой, обледенелой древесине. Ногти забились гнилью, но не нашли опоры.

Он смог задержаться лишь на мгновение, которого хватило, чтобы увидеть, как лучник повис на палке, вцепившись в нее словно паук. В следующую секунду Вир камнем рухнул вниз.

В какую-то каменную кишку, пробивая собственным телом хлипкие перекрытия. Мир превратился в каскад ударов, тряски и летящих навстречу обломков.

Хрясь!

Очередной удар, самый тяжелый, напрочь выбил сознание. Последнее, что он почувствовал, был вкус крови во рту и запах тины.

Глава 24

Монотонно шумела вода. Поток быстрый, торопливый. С перекатами, с глухими всплесками. Он игрался в берегах где-то неподалеку. Но вместо характерного, землисто-плесневелого запаха, Вир ощущал лишь собственный пот и давящую вонь старой шкуры.

Она обволакивала тело, будто тесный саван. Стягивала вместе ноги, прижимала руки к туловищу, плотно прилегала к лицу. Вир не мог шевельнуть даже пальцем, повернуть головы. Тело затекло, мышцы одеревенели. Судя по ощущениям — он пробыл в таком положении не менее половины суток.

Он лежал горизонтально, обливаясь потом. Зажав зубами полую соломинку, которую боялся перекусить. Единственная связь с внешним миром. Ненадежная, как обещание пьяницы. Дарующая воздуха ровно столько, чтобы вовремя очередного вдоха мечтать о следующем, и ни о чем больше.

Вир и не мечтал. Он слушал звуки. Они доносились сквозь толщу шкуры. Глухие, но различимые.

Кто-то бродил вокруг него. Туда-сюда. Щелкая костями, пришаркивая, подволакивая ноги. Неразборчиво бубня себе под нос скрипучим старушечьим голосом. Предваряя пришептыванием каждый новый звук, каждое действие.

Она перемещалась уверенно, по-хозяйски. Ее грузные шаги слышались с разных сторон, но никогда не отдалялись. Будто помещение, в котором они находились, имело небольшие размеры.

Здесь имелось достаточно утвари, которой активно пользовались.

Бабка стучала крышками сундуков, скрипела корзинами. Позвякивала склянками и глиняной посудой. Что-то сыпала и толкла в ступе, мерно отстукивая пестиком монотонный ритм. С треском ломала сухие стебли. Нарезала быстрыми, короткими движениями.

Все ее перемещения неизменно начинались и заканчивались в одной точке — возле очага. Там потрескивал огонь, шипела вода, попадая на раскаленный металл.

Судя по всему — старуха варила в котле вовсе не суп.

Вир слышал, опытных ухом, как отзывался бульон, когда в него забрасывали очередную порцию ингредиентов.

Кухня? Однозначно нет. Скорее — мастерская знахарки.

Вир представил, как лежит в ее центре. На разделочном столе.

Старуха опять что-то забубнила. Ее голос приближался.

Вир смог разобрать окончание фразы.

— …и король возродиться, — прошамкала она. Прямо над ухом.

Внезапно шкуру сорвали с его лица. Успевшая прикипеть, она оторвалась с хрустом и болью — словно шмат сала вырвали.

Вир напряг шею, зарычал. Выплюнул опостылевшую соломинку.

Приоткрыл глаза.

— Чтоб ты сдохла, карга старая! Полегче нельзя?

Головой покрутить не вышло, спеленали на совесть. Перед глазами — шершавые балки, вросшие в потолок пещеры. На них сушились травы, пучки кореньев, похожих на крысиные хвосты.

Внезапно свет заслонило морщинистое, землистое лицо. Его обрамляла седая пакля волос, не знавшая гребня. Выцветшие слезливые глаза будто ввалились в усохший череп.

Смятые губы прошамкали.

— Негодный король. Ушел, оставил след. Не злой, не добрый. Безразличный, — ее белесые зрачки дрогнули. — Обещал обитель праведников. Солгал, отнял память. Использовал нас. Забрал часть стаи. Те, кто остался — болеют. Стали чужими, сами себе.

Вир сдвинул брови, попытался откашляться.

— Ты о ком? — просипел он сдавленно. — Антиквар был вашим королем?

Старая будто не слышала. Смотрела куда-то далеко, словно сквозь время.

— Прогнали его. Пусть идет… к своей девке. Я слишком стара, чтобы прислуживать пустоте. Ее глаза уже над Тальграфом. Скоро и сюда, под землю заглянет, — внезапно ее взгляд стал осмысленным. — Девку нужно отвадить от города. Пусть идет за ветром. К тем, кто хочет забыть. Мы — не хотим…

Вир шикнул на нее, стараясь в потоке бреда ухватиться за нить.

— Погоди, бабка. Ваш король, который негодный. Что он делал здесь? Почему твои люди болеют?

— Серебристый убийца плещется в кувшинах, запечатанных воском. Въедается в грудину, рвется наружу кашлем. Кожа серая, покрывается язвами. Печи, дым, олово брызжет. Отходы стекают в реку, — она пришептывала, облизывая губы. — Ящики, много. Их вывозят на подводах. Лысый с глазами дьявола заправляет делами.

Вир слушал, соображал. Испытывающе смотрел на нее.

— Ты — дикий медиум? — он порылся в памяти. — Сивилла? Глубинная пророчица?

Она его не слышала. Дергала головой, будто под кости черепа загоняли иглы. Произносила слова так, словно читала книгу.

— После ухода того, были другие. Каждый месяц — новый король. Очередной. Но они оказались слабы. Последний уже отрекся, уплыл по