Светлые века - Йен Р. Маклауд
Наконец, мы остались одни в доме; слышался треск пламени в очаге, грохот двигателей и унылый вой ветра снаружи, обдувающего сосны и березы, которыми оброс с этой стороны Кони-Маунда достаточно крутой склон, почти обрыв – давным-давно, в летние дни, пока внизу текла коричневая Уити, мы, дети, любили по нему карабкаться. ШШШШ… БУУМ! ШШШШШ… БУМ! – и Анна, Анна Борроуз, сидела напротив меня в этой брейсбриджской гостиной, ее волосы как будто светились, ну что за нелепость, а куцая и такая знакомая мебель то надвигалась, то отступала вместе с волнами воспоминаний и пляской языков пламени в очаге.
– Мы приехали, – сказала Анна. – Что нам теперь делать?
– Посмотрим…
Я задул лампы, поворошил угли на решетке. Сквозь стены доносились кашель и шуршание – наши соседи занимались тем же, что и мы. Расположение лестницы отличалось от моего родного дома на Брикъярд-роу в нескольких кварталах отсюда. Она вела из передней наверх, поворачивая на полпути к кладовой. Анна шла первой и несла лампу, и тени скользили позади нее по старым обоям и более светлым местам, где когда-то висели семейные фотографии. У меня, по крайней мере, не было сомнений в том, кто будет спать в так называемой хозяйской спальне, где только что вытрушенные одеяла были так туго натянуты, что чемодан Анны, когда она его на них бросила, чуть не подскочил.
– Мы должны выглядеть достаточно убедительной парой… – Незаметными жестами, каких я у нее раньше не видел, Анна провела руками по волосам и вытащила заколки.
– Никто и не подумает иначе, Анна. Только не здесь… – Я наблюдал в покосившемся зеркале, как она откинула назад рассыпавшиеся по плечам волосы, когда наклонилась, чтобы открыть чемодан.
– Ты действительно хочешь, чтобы я заняла эту комнату?
– Тут кто-то должен жить, Анна. Они будут наблюдать, высматривать наши тени.
– Мне показалось, ты только что сказал…
Я пожал плечами. Как я мог объяснить все то, что знал об этих людях, об этом городе?
Она начала развешивать блузки на дребезжащих вешалках в шкафу.
– В соседней комнате будет холодно. Я бы посоветовала разжечь камин, Робби, но разве мистрис Наталл не упоминала, что он дымит?
– Пожалуй, мне лучше устроиться внизу.
Она достала просторное, длинное платье – в Лондоне оно выглядело бы совершенно заурядным, а здесь раскрылось темными складками, похожими на лепестки одной из роз мистрис Саммертон. Разгладила его, приложив к себе, потом улыбнулась мне. Я вернулся на нижний этаж, где теперь светились только камин и плита. ШШШШ… БУМ! ШШШШШ… БУМ! Было слышно, как Анна ходит наверху. В соседнем доме кто-то все еще кашлял и, вероятно, собирался кашлять всю ночь. Здесь, в Кони-Маунде, к таким вещам привыкаешь. Сквозь непроглядную ночь я добрался до уборной, зная дорогу на ощупь, вплоть до расположения задвижки, и задался вопросом, когда на меня повеяло скопившейся внутри вонью, что же Анна подумала об этом неприятном месте, когда воспользовалась им.
Я закрыл все двери. В последний раз размешал угли в кухонной плите. Поднялся по лестнице. Возле своей комнаты Анна сложила аккуратной стопкой запасные простыни и одеяла, которые нам дала мистрис Наталл. Я отнес их в дальнюю спальню. Темнота сгустилась, обрушилась на меня. Я чувствовал привкус дыма во рту. ШШШШ… БУУМ! ШШШШШ… БУМ! Вышитое гарусом на канве «Благослови этот дом», некрасивые пятна на матрасе. Но было в этой комнате что-то невыносимое. Я спустился обратно на первый этаж со своими одеялами и взбил подушки на диванчике. Занавески не сходились как следует и колыхались от сквозняка. Подушки, холодные и слегка влажные, прогнулись и впились мне в спину. Но я решил, что так сойдет.
II
Утром меня разбудил чей-то громкий стук во входную дверь. Все еще почти одетый, я, спотыкаясь, прошел через переднюю, где за матовым стеклом маячил женский силуэт. Он не слишком-то походил на мистрис Наталл. Всю ночь вдоль утеса дул ветер с реки, и дверь намертво примерзла к раме. Когда она распахнулась, осыпав меня осколками льда и излив поток света, я увидел на крыльце свою мать.
– Я сейчас не могу остаться, – сказала она. – Но, Роберт, ты мог бы хотя бы предупредить, что приедешь…
Это была моя сестра Бет; известие о моем появлении распространилось по Кони-Маунду быстро. Она не захотела войти – ее ждали в школе в долине, и, пока мы стояли, сперва размышляя, не обнять ли друг друга, потом осознавая, что момент упущен, в «Модингли и Клотсон» взревели заводские гудки. Бет теперь носила на темно-синем пальто эмалевый значок Гильдии младших преподавателей, но, похоже, было поздновато поздравлять сестру с тем, что она наконец-то сдала экзамены. И… я что, женился? Пришлось кивнуть с растущей неловкостью, понимая, что маленькая, но необходимая ложь Анны начинает жить своей жизнью. «Что же она за гильдмистрис, – прочитал я по лицу Бет, – если позволяет своему мастеру в такой поздний час щеголять в подтяжках и без намека на завтрак». Мы недолго постояли там на ветру, и сходство Бет с матерью возникало и исчезало в такт грохоту эфирных двигателей.
– Ну да, парнишка из семьи Борроуз – не помнишь? Евонная мамаша как-то заболела. Очень сильно заболела, если понимаешь, к чему я клоню. Но это все приключилось давным-давно. Старина Фрэнк, конечно, еще жив. Сестра присматривает за ним и обучает малыша Альфа, сынишку моей дочери. И тут вдруг – бабах! Однажды вечером он взял и объявился, с женушкой и так далее. Она миленькая, но какая-то мутная. Остановились в доме на Таттсбери-Райз, который раньше принадлежал матушке Рикеттс. Побывал на юге, а там сами знаете, что творится. Вот и вернулся, можно сказать, поджав хвост. О да, его приняли в гильдию. Инструментальщик, как и папаша. Все идет свои чередом, да? Мой парень был таким же, и взгляните на него сейчас. О нет – судя по виду, он годами не выполнял никакой нормальной гильдейской работы. На его лилейно-белых рученьках ни единой отметины кормила. Сдается мне, он даже ириску заклинанием не закрутит. И все-таки Морин говорит, что нам следует быть к нему добрее. Рискнул, ничего не вышло, и вернулся в Брейсбридж. Где родился, там и пригодился, ага?..
В то первое
