Молот Пограничья. Книга II - Валерий Пылаев
Пока я не лишил Зубова и этого. Основа взревела, разом вытягивая из контура целое море энергии. Я почти физически ощущал, как жив-камень в сотне шагов за моей спиной отдает последнее, но Разлучник вспыхнул ослепительно-белым огнем. Первородное пламя отдало ему свою силу.
Лишь на мгновение — но и этого оказалось достаточно: полыхающий кресбулат с лязгом обрушился на основание клинка Зубова, и тот переломился у самой гарды, оставляя в руке лишь обломок в палец длиной.
— Неплохо, выродок. — Зубов отшвырнул искалеченный меч и ловким движением перебросил второй из левой руки в правую. — Но что дальше? Пусть ты лучше дерешься — у меня все еще вдвое больше людей. Вам не победить!
— Напротив, болван. Мы уже победили. — Я отступил на шаг и с улыбкой опустил клинок. — Неужели ты еще не понял?
Злобный оскал на Зубова сменился недоумением, а потом его лицо побледнело и вытянулось. На щеках заиграли желваки, а в глазах появилось то, чего я еще не видел. Нет, не страх — скорее досада и обида. То ли на судьбу, то ли на самого себя — за глупость.
Зубов, наконец, почувствовал, как к Гром-камню стремительно приближается тот, чей Дар куда сильнее и моего, и его собственного. А может, и вместе взятых — особенно сейчас, после чуть ли получасовой схватки.
Горчаков долго запрягал, но ездить при желании умел быстро — а мне оставалось только развлекать незваных гостей до появления подмоги. С этим я как будто справился, сыграв всю свою партию, как по нотам — и теперь бежать Зубову было уже некуда.
Капкан захлопнулся.
Бронированные фигуры за его сиятельством исчезали одна за другой. Вряд ли сумели почувствовать появление сильного Одаренного — зато наверняка уже слышали мотор Горчаковской развалюхи, которая ревела на весь лес. А зубовская гвардия в спешке отступала вниз по холму, трусливо позвякивая доспехами.
Его сиятельство сделал пару шагов назад, в панике огляделся по сторонам и развернулся, явно намереваясь последовать за своими людьми, но на его пути тут же вспыхнула Стена Огня. Уже не такая яркая, как в начале боя — и все же вполне убедительная.
— Не стоит, Александр Николаевич, — вздохнул я. — В этой консервной банке вы все равно далеко не убежите.
Зубов не ответил. Только бросил на меня полный бессильной ненависти взгляд, будто прикидывая, сумеет ли одним прыжком одолеть разделяющее нас расстояние и свести бой вничью, пусть даже ценою жизни.
Но благоразумие победило отвагу. Бронированные плечи опустились, а из груди под кирасой вырвался вздох. Настолько протяжный и жалобный, будто вместе с ним из Зубова разом вышла вся отвага и спесь. Металлические пальцы разжались, и уцелевший меч со звоном упал на землю, напоследок сверкнув голубой кромкой лезвия.
И погас.
Эпилог
— Ваше благородие… Так это ж как — без пропуска? — замялся гвардеец. — Не положено ведь.
В ответ высокий мужчина с седеющей бородой только усмехнулся. Разумеется, у него не было — да и не могло быть — никаких сложностей получить любой документ, однако не имелось и желания.
И этот странный разговор с караульным вполне мог бы затянуться, не появись у дверей еще один вояка — дежурный офицер с капитанскими погонами. Он, разумеется, сразу узнал важного гостя — и тут же вытянулся по струнке.
— Здравия желаю, ваше императорское величество!
Николай Александрович, владыка и самодержец Всероссийский из рода Рюриковичей, сдержанно кивнул в ответ. И не удержался от соблазна еще раз взглянуть на беднягу-караульного.
Который, наконец, сообразил, кого имел глупость не узнать в штатском и не пустить… пытаться не пустить в госпиталь. Простое лицо парня побелело, по лбу заструился пот, а глаза увеличились так, что в одно мгновение стали размером с юбилейный золотой империал достоинством в двадцать рублей.
— Вольно, капитан, — усмехнулся император. — Надеюсь, вы не станете возражать, если я пожелаю зайти без пропуска?
Тот, разумеется, не возражал. И если и имел какие-то вопросы, то адресовать их собирался исключительно своему же подчиненному. Когда государь поднялся по ступенькам и зашел внутрь, до его ушей донеслось негромкое, но весьма многозначительное «… ты что, сдурел?»
Император усмехнулся, покачал головой — и тут же забыл обо всем. У него, как и всегда, были дела поважнее, чем лично устраивать разнос бестолковому солдату.
И одним из этих дел следовало заняться прямо сейчас. Ведь для этого его величество, собственно, и не поленился проделать путь от Кремля до госпиталя при дворе, где лейб-медики ставили на ноги жандармов, уцелевших после крушения курьерского поезда.
Нужна палата была на третьем этаже, но по пути император так никого и не встретил. Потому, что не хотел — а желания Одаренных ранга Магистра, как известно, порой учитывает даже само мироздание. Оно же, видимо, убрало из всего больничного крыла охрану, которая должна была дежурить здесь круглосуточно.
Мысленно пообещав себе наказать виновных в таком безобразии, император толкнул дверь и вошел.
Так, как позволяется входить лишь коронованным особам — без стука.
— Приветствую, друг мой! — улыбнулся он. — Раз видеть вас в добром здравии.
Насчет «доброго» его величество, впрочем, покривил душой: человек на больничной койке выглядел не лучшим образом. Большую часть бинтов с него уже сняли, а обгоревшую в пламени пожара кожу давно сменила новая, розовая и свежая, однако перед некоторыми ранами оказались бессильны даже лучшие придворные целители.
Уродливые шрамы, искалеченная рука, на которой осталось всего три пальца, нога… Кость срослась, однако левая конечность теперь стала намного короче правой. А наполовину скрытое повязкой лицо изменилось так, что едва ли хоть что-то в нем теперь напоминало импозантного и блестящего сыскаря Тайной канцелярии.
Пожалуй, несчастного графа не узнала бы даже родная мать.
— Доброго дня, ваше величество. Вот уж не думал, что вы пожелаете лично…
Орлов попытался подняться, но тут же рухнул обратно на подушки — сил пока еще не хватало. Но даже лежа сыскарь каким-то образом сумел изобразить почтение, которое требовало от него появление в палате госпиталя самого монарха.
— Не двигайтесь, Павел Валентинович! — Император шагнул вперед и властным жестом опустил ладонь на укрытую тонким одеялом грудь. — Прошу вас, не стоит.
