Демон Жадности. Книга 4 - Юрий Розин
Они правда вряд ли боялись дивизии как таковой — три Предания во всей дивизии, тогда как «Око Шести» наверняка могло без труда выставить еще далеко не одного Артефактора этого ранга помимо этих четверых.
Но открытый конфликт с самой Коалицией? За четыре месяца, готовясь к путешествию в Роделион, я постарался изучить вопрос, насколько мог подробно с учетом ограниченной информации, доступной в архивах дивизии.
И, если я понял все правильно, а так скорее всего и было, в Роделионе Коалиция и сама империя были связаны куда теснее, чем были связаны тридцать пятая дивизия и страны типа Амалиса или Зейса.
Коалиция по прежнему оставалась независимой наемной армией и у Роделиона, разумеется, были свои войска. Но, так как на одну империю приходилось аж четыре корпуса Коалиции, то есть именно империя была выше по статусу и возможностям, Коалиции приходилось постоянно идти на определенные уступки правительству.
Империя же, с другой стороны, которой было выгодно использовать мощь Коалиции «всего лишь» за деньги, не тратя собственные людские ресурсы, не стремилась подавлять или ущеплять четыре «своих» корпуса Коалиции, а наоборот, всячески их поощряла.
И за годы такого симбиоза сформировались очень сложные, запутанные, но при этом и очень крепкие отношения.
Если бы в Амалисе началась, к примеру, гражданская война за престолонаследие, тридцать пятая дивизия просто пожала бы плечами и вмешалась только в том случае, если бы ее силы наняла одна из сторон.
Сейчас там, кстати, все вроде как успокоилось, так как мне удалось отвадить от Амалиса графа Зейсмалина, но я в любом случае решил перестать в это вмешиваться. Пусть разбираются уже сами, тем более что позиции Дейлы значительно просели из-за ее пассивности в самом начале, а в победе Рилена над Тивалем я особо не сомневался, несмотря на примерно равные ресурсы.
По идее, если бы что-то подобное началось в Роделионе, корпуса, там расквартированные, тоже могли и даже должны были не вмешиваться без прямого запроса. Но на самом деле им пришлось бы вмешаться из-за всех этих связей с императорским двором.
И примерно то же самое работало и применительно к преступным группировкам Роделиона. Если на «Непроглядную Ночь Исхаки» тридцать пятой дивизии в целом было наплевать без прямого заказа правительства, то «Око Шести» были примерно такими же врагами четырех корпусов, как и врагами самой империи.
Если бы рота тридцать пятой дивизии оказалась бы уничтожена во время рейда на «Непроглядную Ночь», тридцать пятая дивизия в лучшем случае потребовала бы от Исхаки компенсации, но скорее всего просто запросила бы увеличенную награду и отправила новое подразделение.
Но если силы Коалиции, тем более те силы, что не имели к «Оку» никакого отношения, тронут их Артефакторы, то на их базы в Роделионе обрушится месть. Вряд ли это будет что-то прямо разрушительное. Но выгода от Перекерестка вряд ли перекроет потери, которые «Око» понесет в Роделионе.
Так что без острой необходимости, при всей своей мощи эти четверо не хотели лишний раз трогать Коалицию. Слишком много рисков.
Однако и от таких лакомых и стратегически удобных Руин, как Перекресток, они просто так не откажутся, это тоже было понятно.
Если бы моей целью была лишь месть, я бы, пожалуй, правда мирно покинул Руины, как и предлагают, может быть поторговался бы за трофеи и людей. Я совершенно точно не был поборником морали и справедливости, а в моей грядущей поездке в Роделион конфликт с «Оком» был далеко не самым желанным бонусом.
Вот только мой батальон сейчас участвовал в состязании и, если мы просто отдадим Перекресток «Оку», несмотря на уничтожение пиратского альянса в общем зачете вряд ли займем высокое место. А значит нужно было стоять на своем.
— Позвольте задать встречный вопрос, — сказал я, делая вид, что обдумываю их ультиматум. — Что для вашего синдиката выгоднее: обладание этими Руинами или жизнь Артефактора ранга Предания?
Четверка переглянулась, и по их лицам пробежала волна откровенного веселья. Они решили, что я предлагаю себя в обмен на их уход. Главный представитель снова заговорил, и в его голосе зазвучали нотки насмешки.
— Милый мой, чтобы твоя жизнь хоть как-то уравнялась в ценности с таким активом, как Перекресток, тебе нужно было бы родиться еще раз. А потом еще. Один Артефактор Предания — ничто против контроля над целым узлом Руин. Нужно по меньшей мере трое, чтобы просто начать разговор.
Их смех, гулкий и самодовольный, прокатился по пустому залу. Они полностью расслабились, уверенные в своей неуязвимости и в том, что я сломлен и торгуюсь за свою шкуру.
В этот момент я улыбнулся. Широко и искренне. Я получил всю необходимую информацию. Они недооценили меня и мой вопрос ровно настолько, насколько я и рассчитывал.
Трое Преданий, да? Ну, ладно. Значит я ПОЧТИ убью троих из них. Это ведь будет считаться?
Глава 21
Мысленный приказ — и татуировка «Прилара» вспыхнула ярчайшей маной. Мир сплющился в цветную полосу. Я будто телепортировался к ближайшему из троих на Завязке, тому, что слева, с лицом, скрытым тенью капюшона.
Моя правая рука, обвитая узором «Энго», уже была занесена для удара, сконцентрировав в кулаке энергию, способную, казалось, раскрошить гору.
Удар не достиг цели. Капюшон отпрыгнул назад с такой же немыслимой скоростью, и в ту же микросекунду двое его товарищей атаковали меня с флангов, даже не глядя в мою сторону.
Левый, коренастый, выпустил из появившегося на руке кастета сгусток маны, принявший форму морды свирепого волка из чистой энергии. Правый провел рукой по воздуху, и моя кровь в жилах на мгновение закипела и рванулась к коже, пытаясь разорвать её изнутри.
Я едва успел активировать «Золотой Храм» и «Жанну». Золотистый купол окутал меня с едва уловимым звоном, поглотив энергетического волка, а сила исцеления подавила попытку контролировать мою кровь.
Но одновременная атака двух Преданий, даже более слабых, все равно была опасной. А затем к бою присоединился и тот, которого я атаковал — капюшон, и мы вчетвером начали хаотичный танец по Жемчужному Гроту, ломая и кроша стены из прочнейшего камня одним эхом движений.
При этом главный, тот, с кем я разговаривал, находившийся на Развитии, все это время не двигался. Его руки были скрещены на груди, а взгляд, тяжелый и безразличный, буравил меня.
Это было очень неприятно — не знать, на что он способен
