Царство Сибирское - Роман Феликсович Путилов
В общем, после часа занятий я смог овладеть заклинанием, которое дало мне власть над…скажем так, «внепространственным карманом», в котором я мог перемещать, не испытывая никаких неудобств до двадцати тонн грузов…
— Вера… — я поцеловал воспитателя моих сестер в шею, отчего она вздрогнула и прижалась ко мне: — А не хотите ли сменить род занятий?
Омск.
Арендованный дворец.
Я лежал в своей спальне и бездумно глядел в потолок, где на темном фоне тускло посверкивали магические звездочки, своим узором повторяющие схему созвездий ночного неба. Вообще, это детская игрушка, но я, когда увидел эту красоту в комнате девочек, потребовал и себе такое же чудо. Из своей спальни Вера Игоревна Бухматова безжалостно изгнала меня сразу после нашего разговора, когда я предложил ей стать командиром или товарищем командира транспортного полка. С того момента мы уже второй день периодически ругаемся, в бесплодных попытках доказать друг другу свою правоту. Я конечно благодарен барышне, за то, что она открыла мне свою семейную тайну, но особого прока мне с этого, безусловно, полезного заклинания нет. Двадцать тонн груза в условиях современной войны — слишком мало, а заниматься ежедневными челночными перевозками для руководителя государства — такое себе карьерное достижение. Все мои доводы, что Вера, надев офицерский мундир сможет помочь государству выиграть войну, наталкивались на слезы и обвинения, что я воспользовался девушкой. Завтра будет последний разговор, сделаю ей предложение, от которого она не сможет отказаться. Да- да, нет — нет. Нет у меня больше времени уговаривать мать моей дочери.
— Вера Игоревна…
— Олег Александрович…- Бухматова изобразила книксен.
— Посмотрите бумаги на столе. Это мое последнее предложение. — я кивнул на стопку бумаг, включающую офицерский патент и пожалованную грамоту.
— А разве эти земли вам принадлежат? — барышня ткнула пальчиком в карту окрестностей города Омска: — И этот карьер.
— Формально — нет. Но, по окончанию военных действий эту формальность я исправлю…
— Простите, Олег Александрович, но когда окончатся военные действия? Может быть, вы, как Аттила, захотите захватить весь мир? А это десятки лет.
— Нет, я таких задач не ставлю. — я подтянул к себе бланк контракта и дописал пару слов: — Пять лет — это крайний срок вашей службы, если сами не будете настаивать на продлении наших отношений.
— А ребенок? Кто будет…
— Вера, ты забыла, что это, и мой ребенок тоже? Наша дочь в любом случае ни в чем нуждаться не будет.
В общем Веру я уговорил, правда в свою спальню ее больше не пустил. Ну, неправильно это, что главнокомандующий своих офицеров… ну вы поняли.
Окрестности города Урга.
Провинция Внешняя Монголия.
Мое приведение под свою руку Монголии началось весьма буднично.
К городу Урга, столице китайской провинции пришел поезд из нескольких аэросаней, которые тянули за собой по паре саней, груженых личным составом. После разгрузки, солдаты приступили к сборке щитовых казарм, аэросани двинулись в обратный путь, а самолет, имея на борту поручика транспортной службы Бухматову, полетел в сторону города Верный, за новой партией военного имущества. Любопытные, как дети, местные пастухи уже на следующий день попробовали проникнуть в появившийся, как будто из воздуха, поселок пришельцев с Севера, но наткнулись на заграждение из колючей проволоки и злых часовых. Официальная делегация от Акара –хана прибыла на третий день. Вышедший к передовому пикету моих солдат переводчик, надменно сообщил, что за колючую проволоку может пройти сам Акара-хан, в сопровождении десятка приближенных, остальным следует ждать на почтительном расстоянии. Попытка свиты князя прорваться за «колючку» пресекла очередь в воздух из пулеметного гнезда.
Акару –хана я встречал в просторной юрте, сидя в высоком резном кресле, под флагами Семиречья и желтого знамени с монгольской символикой «соёмба». Желтым было не только одно из знамен за моей спиной, но и шитый золотой нитью халат, в который я облачился перед визитом местной знати.
Разговор с местным ханом не получился — он отказался присесть на заготовленные подушки, отверг араку, которую поднесла прислуга, громко выкрикнул, чтобы я немедленно убирался, иначе завтра от моего лагеря не останется даже головешек, развернулся и вышел прочь на улицу. Ну что-же, раз Акару –хан не желает разговаривать со мной, значит я подберу себе нового собеседника.
На следующий день, около полудня, из Урги начали выходить и строиться в колонны кавалерия, а из китайского поселка, расположенного в паре верст западнее — колонна пехоты, которая бодро двинулась в сторону нашего лагеря. Так как пространство для маневра войск ограничивалось с юга речками Туул и Дунг Гол, а с Севера — сопками, то вражеские войска собрались достаточно кучно, так что было любо-дорого смотреть. Китайцы, под желтыми и зелеными флагами с драконами и тиграми, сблизившись, достаточно умело принялись перестраиваться из колонн в шеренги, с фланга которые прикрывались новейшими немецкими пушками, а вот монгольская кавалерия обходила мой лагерь с Севера, чтобы, глубоким фланговым охватом, не дать уйти никому из пришельцев.
Бой начался с артиллерийской пристрелки — всполох огня и пламени взвился за оградой нашего лагеря, второй снаряд ушел с перелетом, а вот третий не успел вылететь из ствола орудия… На западе, в небе показалось несколько точек, которые быстро приближались…
Пять аэропланов, выстроившись в круг, закружились над нашим лагерем, жужжа, как сердитые осы, а шестой, окрашенный в ярко-красный цвет, на минимальных оборотах и скорости, граничащей со сваливанием, двинулся в сторону монгольской конницы. К ужасу степных воинов, они разглядели, как между крыльев красной птицы стоит человек, в развивающемся на ветру, желтом халате, который что-то высматривал на земле.
— Акару –хан…- загремел голос с неба. Ринчинов, спрятавшись во второй кабине аэроплана старательно выкрикивал отрепетированные заранее слова:
— Ты предал свой народ, ты отказался дать ему свободу, ты отверг руку помощи, которую протянул тебе владыка Севера! Ты никчемный правитель, Акару-хан, поэтому ты умрешь!
Человек в желтом халате громогласно захохотал, а после чего бросил в группу монгольских военачальников и вождей банку из которой повалил дым черного цвета, цвета смерти.
