Судьба Одина - Скотт Оден
Удар пришел слева, со слепой стороны, и был подобен удару тарана. Клыки Нидхёгга вонзились в грудь и спину Гримнира, на стыке шеи и левого плеча. Движимые мощными челюстями, эти изогнутые кинжалы из слоновой кости пронзили мышцы и кости. Воздух со свистом вырвался из проколотого легкого Гримнира; темно-черная артериальная кровь забрызгала мозаику под ногами. Любой другой, кроме отпрыска Древнего Мира, умер бы мгновенно, и его кровь хлынула бы в жадную пасть змея Одина. Но сын Балегира был вырезан из более прочного материала, из китового уса и хрящей. Смертельная боль, причиняемая этими острыми, как ножи, клыками, была лишь топливом для разжигания его ненависти. И эта ненависть горела ярко. Она отражалась в его единственном глазу: убийственный блеск, который, подобно маяку, притягивал Смерть, обещая резню.
И с булькающим ревом Гримнир зашатался в челюстях чудовища, разрывая раны еще больше, изогнулся и пустил в ход холодный железный клинок Хата. Длинный сакс вонзился в голову Нидхёгга сбоку, пробив чешую и кость и проткнув наполненный желе мешок с оставшимся глазом змея. Из него хлынул зеленый ихор, и это болезненное изумрудное сияние погасло навсегда. Зверь в бешенстве заревел.
Но прежде, чем Гримнир успел вонзить клинок поглубже в череп змея и пронзить серую массу его мозга, Нидхёгг отшвырнул скрелинга в сторону. Тот кувыркнулся в темном воздухе; хрустнула кость, когда он врезался в колонну и сполз на пол. Гримнир лежал как мертвый, из его тела сочилась кровь. Несмотря на это, он был жив — его грудь поднималась и опускалась, хотя и с усилием, а его единственный глаз горел ненавистью ко всему живому. Каким-то образом он сумел сохранить хватку на рукояти своего длинного сакса. Гримнир посмотрел на меч.
Хат сверкал, как железный шип, жаждущий вкусить жизни своего исконного врага.
Он поднял взгляд и увидел своего врага, этого проклятого змея. Тварь замотала головой из стороны в сторону, затем подняла когтистую лапу, чтобы потрогать кровоточащую глазницу. Снаружи мир погрузился в тишину; раскаты грома затихли, дождь и град прекратились. Он не видел закованного в кольчугу Одина, шагающего по руинам базилики, так что Имир, должно быть, одержал победу. Теперь настала его очередь.
— Как ты себя чувствуешь, arsegót? — Гримнир задохнулся, кашляя кровью. Его раны были смертельны. Это он знал наверняка. Но, несмотря на ослепляющую боль от разорванных органов и сломанных костей, скрелингу удалось, пошатываясь, подняться на ноги. Он покачнулся, его левая рука бессильно повисла, в правой он сжимал Хат; черная кровь запятнала пол под ним, окутав его зловонием мокрого железа.
— Ты встретишь свой конец здесь, негодяй. В доме Пригвожденного Бога, — сказал он. — И за что? Что предложил тебе этот одноглазый любитель оставлять воронов голодными?
Нидхёгг резко вскинул голову. Его раздвоенный язык скользнул между окровавленными клыками, пробуя на вкус затхлый воздух базилики. При выдохе из широких ноздрей змея потекла влага.
— Кровь, — прошипел он. Он наполовину пополз, наполовину заскользил в направлении Гримнира, позволяя своему языку направлять себя. — Я чувствую твой запах, нидинг. Я чувствую запах твоего страха.
— Этот запах — все, что ты получишь, змей, — сказал Гримнир. Колонна, в которую он врезался, уже была частично сдвинута с места и стояла на своем пьедестале только наполовину, из-за какого-то подземного толчка. Отдельные мраморные секции колонны тоже были перекошены, и каждая из них весила столько же, сколько камень осадной машины. Злобно усмехнувшись, Гримнир вытер руку о торс, а затем размазал кровь по мрамору. Снова и снова. Когда крови стало столько, что она заслонила грань колонны, Гримнир скрылся в тени рядом с ней.
Невидимый, он кашлял и отплевывался, ругался и хрипел. Нидхёгг услышал. Нидхёгг ощутил его страдания. И змей ускорился, царапая когтями плитки базилики. «Для тебя не будет Рагнарёка, нидинг», — прошептал он. Спустя удар сердца ослепленный зверь нанес удар, целясь в то место, где больше всего пахло кровью.
Его клыки заскрежетали по египетскому мрамору, когда он по инерции протаранил часть шатающейся колонны. Взрыв пыли, и секции рифленого мрамора обрушились на спину змея, прижимая его к пьедесталу. Сверху хрустнули позвонки, снизу ребра прогнулись, как щепки. Рев раненой твари эхом разнесся по пещеристому сердцу базилики. Однако, прежде чем мощные лапы смогли вытащить змея на свободу, скрелинг появился из тени и нанес удар.
Хат пронзил горло змея снизу, у основания черепа. Лезвие, выкованное из древних осколков Сарклунга, Ранящего клинка, пронзило плоть Нидхёгга, наполовину отсекая клиновидную голову чудовища. Из раны хлынула черная и зловонная кровь. Голая пятка Гримнира прижала шею Злостного Врага к упавшей мраморной секции.
Хат еще дважды поднимался и опускался, прежде чем голова змея отделилась от шеи. Нижняя часть тела Нидхёгга, придавленная частями упавшей колонны, билась и корчилась в предсмертных судорогах. Гримнир, однако, еще не закончил. Он зажал Хат в зубах, не обращая внимания на кровь змея, и огляделся в поисках места, где можно было бы закончить.
Капитель упавшей колонны лежала вверх дном в половине ярда от него, ее резные листья аканта, когда-то окрашенные в реалистичные оттенки зеленого, теперь были покрыты пылью и сажей. Сойдет и это; Гримнир положил на нее отрубленную голову Нидхёгга, и капли крови окрасили мрамор в черный цвет.
Гримнир вынул клинок из зубов. Он взревел, обращаясь к небесам: «Услышь меня, О Имир! Будь свидетелем, Отец Великанов и Повелитель Морозов! Меня называют Создателем Трупов и Гасителем Жизней; Я Несущий Ночь, Сын Волка и Брат Змеи. Я Человек в капюшоне, Истребитель Родственников и Палач Ведьм! Мясник Мордветтиров! Я Гримнир, сын Балегира, и моя клятва исполнена!» И титаническим ударом он вонзил Хат между глаз змея, погрузив его по самую рукоять в деформированный череп Нидхёгга. Из зияющих глазниц змея повалил жуткий серый туман. На мгновение он выглядел бледным силуэтом человека — фигуры в широкополой шляпе и просторном плаще, — а затем исчез, разорванный на части случайным дуновением воздуха.
Тишина. Гримнир с трудом перевел дыхание. И затем…
Он услышал звук медного рога, глубокий и раскатистый. Он доносился с земли и с неба. В его протяжных звуках он услышал рев голосов и звон литавр. Его эхом был скрежет бесчисленных мечей, извлекаемых из ножен, и скрип бесчисленных луков, готовых к стрельбе; стук топоров о выступы щитов, лязг копий, звяканье сбруи и вой волков. Это был Гьяллархорн, и он призвал
