Восстание безумных богов. Магия крови - Ник Перумов
Кроме нас, боевых магов Долины».
– Вон наша дружина! – воскликнула Марика, указывая вперед.
И правда, боевые маги нагоняли свой отряд, шедший куда медленнее. Клара прищурилась: будто бы дружинников стало больше?.. Она точно не помнила этих эльфов, светлого и темного, и двоих орков-колдунов с посохами, увитыми гирляндами мелких черепов. Уж эти посохи она бы не забыла!..
– Вы кто такие? – резко спросила она, нагнав последние ряды дружины. Ладонь на всякий случай легла на эфес шпаги, рубины засветились.
– Прощения просим, госпожа, – пробасил один из орков, кланяясь. – Мы только прибыли, мы с братом, двое достойных эльфов, с нами еще гномы, гарпия, половинчики… Мы родом из Хаарша, он лежит вдалеке от Долины, и вести об ополчении достигли нас с запозданием. Мы некогда служили в дружине многодостойного Ричарда д’Ассини и потому откликнулись…
– Ричард давно погиб! – удивилась Клара.
– Нас позвали прежние соратники, госпожа, не гневайся. И вот мы здесь…
Клара медленно кивнула. Можно, конечно, проверить, кто их там позвал, когда и куда, но все это, пожалуй, подождет до совета.
До совета мессира Архимага.
– Оставайтесь, – вздохнула она. – Только не получилось бы, что вы зря проделали такой большой путь, весь наш поход сейчас висит на волоске.
– Не печалься, госпожа, – ухмыльнулся второй орк и пристукнул посохом. Черепа согласно зазвенели. – Теперь все пойдет на лад, уж это я обещаю!..
Глава XXIII
Тьма. Тьма и тишина.
Ночь в великой пирамиде.
Публий Каэссениус Маррон, который больше не был Публием Каэссениусом Марроном, пытался понять, кто он теперь и что ему с этим делать.
Снаружи пирамиды, несмотря на глухой час, гомонил лагерь, рыдали в клетках невольники, не ведающие, что судьба подарила им лишний день жизни – а может, даже и много дней; беспокойно спали рабы, грезили в полудреме мелкие божки и духи, караульщики со скуки резались в кости в хижине, освещенной чадящим фитилем, – Публий чувствовал каждого из них, он мог бы, если бы захотел, заглянуть в чужие сны и в чужие мечты, но ему это было уже не нужно.
Корвус? Родина, ради которой он жил? Он ощущал ее смутно, точно касался кончиками пальцев, – и там было очень, очень неспокойно. Там сейчас огонь Великого Темного, там Дракон Невоплощенный, там маги, утащившие Рико, – все они там. А еще там смута и измена, ропот толпы и мелкая расчетливость местных начальников, там погибель магов и возвышение меча; и граждане еще недавно великой империи ложатся спать со страхом в сердце, ибо не знают, что принесет им завтрашний день.
А Публий был здесь, в пирамиде, и никуда не мог сдвинуться.
И если вдруг все эти сильные – Великий Темный, великие маги и Дракон – явятся перед ним, он по-прежнему не знал, что делать. Сила бурлила в гигантском артефакте, великая сила, собранная из крови сотен и сотен жертв, их предсмертных криков и муки, но Публий ею не владел, он мог лишь смотреть в эту темную бездну. Никаких сил не хватило бы, чтобы даже попытаться овладеть ею, – для этого надо быть Древним богом, а он кто?..
«Господин?..»
«Шаарта! Слава всем силам небесным, ты жива! А я-то уже собирался мстить за тебя, храбрая».
Он чувствовал, как она улыбается где-то там, далеко.
«Я тоже рада, что ты жив, господин. Но мы оба заперты в пирамидах, как в темницах».
«И ничего не можем сделать. Даже я, хоть и маг, ничего не могу, кроме самой обычной волшбы. Но она-то, сказать по правде, легко выходит, безо всяких там поправок и кристаллов».
«Господин, а ты чувствуешь ли другие пирамиды?»
Публий задумался – и понял, что да, чувствует. Они были связаны меж собою – артефакты, воздвигнутые Темным по всему восточному материку, и в Шепсуте, и на Дальнем Юге, и в приморских Эмиратах, и даже на южных окраинах Вольных Баронств. Волшебное ожерелье с бусинами-пирамидами, хранящими темную, злую магию.
«Как же их много, Шаарта! Какая же мощь в них заключена!..»
«Вот и я думаю об этом, господин. Какую силу сможет забрать Великий Темный, если обратится к ним, и что он с этой силой сделает?»
«Ты хочешь сказать, что мы?..»
«Мы должны отыскать к ней путь прежде Темного, господин. Так думаю я, и Кха и Тха согласны со мной».
«Кха и Тха?..»
Ах, ну да, богини-орчанки в глубине ночных небес. Луноликие.
«Передай младшей, что она дурно воспитана! Вмешиваться в волшбу взрослых некрасиво!»
«Она говорит, что ты потом все поймешь, господин. Она не извиняется».
Публий по-прежнему ощущает улыбку Шаарты, но еще и ее тревогу.
«Тогда пусть в качестве извинения подскажет, как нам быть. Мы все еще смертные, мы не умеем играть в те же игры, что и боги».
Недолгое молчание, а потом:
«Тха говорит, что сила пирамид принадлежит Темному. Но он – лишь часть целого. Больше она ничего не может сказать».
Публий вздохнул. В этом все боги: говорят очевидные вещи, загадочно умолкают и никогда не подсказывают готовых решений. Сами решайте, смертные, и сами отвечайте!.. А впрочем, не закон ли это жизни вообще: самому решать, самому нести свою ношу? И кто знает, какая ноша лежит на плечах у богов? Быть может, они не столько не хотят подсказывать, сколько – не могут?..
«Что ж, храбрая, тогда будем рисковать».
Публий вздохнул поглубже, зажмурился – и позвал.
* * *
Голова у Рико ощутимо шла кругом, а ребра болели так, будто его накануне пинал целый отряд конструктов. В каком-то смысле так оно и было: как только Стихии поняли, что амулета у него нет, один из них, рыжебородый крепыш в таких вычурных латах, что непонятно, как они вообще на нем держатся, дал Рико такого щелчка, что тот улетел в кусты и провалялся там сколько-то без памяти. Между прочим, даже веревки снять не потрудились, idioti…
Очнулся Рико вскоре – от того, что кто-то рядом ломился сквозь эти самые кусты, словно медведь; накрапывал мелкий дождик, где-то кто-то кричал, пахло дымом и чем-то неприятным, как на бойне…
При одном воспоминании о Бойнях и мире Эмга Рико чуть наизнанку не вывернуло, хоть живот и был давно пуст. Он заизвивался, стараясь выползти из кустов (и при том поменьше беспокоить нещадно болевшие бока), но все, что успел – увидеть какое-то большое пространство вроде поля, бродивших по нему людей, а еще больше людей лежащих, убитых или раненых; над полем стоял сплошной вопль и плач.
И тут его
