Винтик для Смерти - Денис Нивакшонов
Он посмотрел на Игоря так, будто видел его насквозь. Видел блокнот за его пазухой.
— Думаешь, украл карту? — Димка слабо улыбнулся. — Я тебе её подарил. Хотел посмотреть, что ты будешь делать с ключом, когда он окажется у тебя в руках. Оказалось — ничего толкового.
Он развернулся и пошёл прочь, оставив Игоря наедине с мёртвой собакой, ядовитым вареньем и страшным, окончательным пониманием.
Он не игрок. Он — лабораторная крыса в лабиринте, все повороты в котором были давно расчерчены его надзирателем. Его бунт, его попытка понять — всё это было частью плана. Частью эксперимента.
Игорь медленно опустился на корточки перед мёртвой собакой. Он спас старуху. Он убил пса. Он нарушил баланс еще сильнее.
Он был не решением проблемы. Он был её причиной.
И где-то в посёлке уже зрела новая беда. С «высоким коэффициентом». И виной ей был он.
Нулевая точка
Игорь не помнил, как добрался домой. Он шёл по улицам, и мир вокруг был лишён звука и цвета. Серый, плоский, как выцветшая фотография. В ушах стоял тихий, высокий звон, заглушавший всё остальное. Он чувствовал запах мёртвой собаки, сладковато-кислый, въевшийся в одежду, в волосы, в кожу.
Он был убийцей. Не прямым, не злонамеренным. Но убийцей. Его «спасение» обернулось смертью невинного существа. А Димка… Димка просто записал это. Внёс в свой чудовищный гроссбух.
Дома он прошёл прямо в ванную и включил воду. Он тёр руки до красноты, пытаясь смыть несуществующую грязь, запах смерти и чувство собственной чудовищной, непоправимой ошибки. Из груди вырывались короткие, надсадные звуки, похожие на лай. Он не плакал. Слёз не было. Была только пустота, огромная и чёрная, как тот самый люк.
В кармане лежал блокнот. Он вытащил его мокрыми руками. Страницы расплылись от воды, чернила потекли, превращая сложные формулы в синие кляксы. Игорь смотрел на них и чувствовал, как и его собственная ясность, его надежда понять, расплывается и тонет.
Он вышел из ванной. Мать что-то говорила ему с порога кухни, лицо её было напряжённым с беспокойством. Он не слышал слов. Он видел только её рот, движущийся без звука. Он прошёл в свою комнату, лёг на кровать лицом к стене и закрыл глаза.
Он пролежал так, не двигаясь, несколько часов. Мысли кружились в голове, безумные и обрывочные. Сбежать из посёлка? Но куда? Дар, проклятие, поедет с ним. Сдаться Димке? Стать его учеником, таким же холодным бухгалтером смерти? Мысль вызывала рвотный позыв.
А потом, сквозь хаос, прорвалась одна-единственная, простая и ясная мысль.
Он не всесилен.
Димка сказал: «Дисбаланс усугубился. Теперь придётся рассчитывать новую точку приложения».
Значит, он не ожидал, что Игорь вмешается. Его расчёты не были абсолютными. Игорь внёс в них погрешность. Пусть ужасную, пусть кровавую, но погрешность.
Димка играл в бога, но он был всего лишь человеком с блокнотом и самодельным компасом. Он мог ошибаться. Его можно заставить ошибиться.
Игорь открыл глаза. В комнате уже стемнело. Сквозь щели в шторах пробивался тусклый свет фонаря. Он поднялся с кровати, подошёл к столу и взял тот самый винтик. Холодный, твёрдый, реальный.
Он был «браком». Ошибкой на производстве. Такой же, как он и Димка.
Он зашёл на кухню. Мать сидела за столом, чистила картошку. Отец смотрел телевизор. Они обернулись на него, и в их глазах был страх. Не за него, а перед ним. Перед его странностью, его молчаливостью, его неуместностью в их и без того тяжелой жизни.
— Мам, — голос Игоря звучал хрипло, будто он долго не говорил. — Помнишь, у нас был старый папин радиоприёмник? «Спидола»? Куда он делся?
Мать с облегчением перевела дух. Простой, бытовой вопрос. Это было знаком обычного состояния.
— На антресолях, кажется. А тебе зачем? Он же сломанный ещё с прошлого века.
— Поковыряться надо, — соврал Игорь. — От нечего делать.
Он нашёл старую «Спидолу». Массивная, деревянная коробка, покрытая пылью. Он отнёс её к себе в комнату, нашёл папин старый набор инструментов и включил настольную лампу.
Он не был технарём. Но ему была нужна не музыка. Ему была нужна деталь. Сердцевина. Тот самый винтик был частью чего-то большего. А что, если «Спидола» — это такой же аналоговый, простой прибор, как и компас Димки? Может, там есть что-то похожее?
Он открутил заднюю крышку. Пахло пылью, старым деревом и окисленным металлом. Внутри был лабиринт из плат, реле, конденсаторов и транзисторов. Он смотрел на них, не понимая назначения половины деталей.
И вдруг его взгляд упал на набор подвижных металлических пластин. И на ось, на которой он держался. Это был длинный, тонкий металлический штырь, на конце которого был нанесён винт с точно такой же редкой, мелкой резьбой, как и у его винтика.
Сердце Игоря заколотилось. Он сунул руку в карман, достал винтик и, затаив дыхание, поднёс его к оси.
Резьба совпала идеально.
Дрожащими руками он накрутил свой винтик на ось конденсатора. Он вошёл до конца, словно всегда был его частью.
Игорь не знал, что делать дальше. Он механически подключил приёмник к розетке. Лампы накаливания на плате слабо загорелись оранжевым светом. Он повернул ручку включения.
Динамик издал тихий, насыщенный шипящий звук. Белый шум. Ничего необычного.
Разочарование начало подступать горькой волной. Что он хотел услышать? Голос бога? Шёпот Димки?
Он стал крутить ручку настройки, просто чтобы что-то делать. Стрелка прыгала по шкале, из динамика доносились обрывки слов с «Голоса Америки», треск, какая-то заунывная музыка.
И вдруг.
Стрелка прошла определенную точку на шкале, и шипение изменилось. Оно стало… структурированным. В нём проступил ритм. Не музыкальный, а механический, похожий на тиканье десятков метрономов, работающих вразнобой. А потом, сквозь этот ритм, прорвался другой звук. Слабый, далёкий, будто из-под толщи воды.
Плач. Детский плач.
Игорь замер, вцепившись в ручку настройки. Это был не эфир. Это было что-то другое. Плач стал чётче. И посреди него он услышал другой звук. Знакомый и леденящий душу.
Скрип.
Скрип качелей на пустой площадке.
Тот самый скрип, который он слышал в детстве, за секунду до того, как на них наехала машина.
Потом послышались голоса. Свои собственные, детские, и Димки.
«Давай крепость здесь построим!»
«Нет, тут лучше, песок мокрый!»
Он слушал голоса из прошлого, доносящиеся из динамика старого приёмника. И сквозь них, как нож, прорывался тот самый ритмичный, металлический стук — звук работы
