Сказания о мононоке - Анастасия Гор
– Наверное, когда господин Шин Такэда с войны полгода назад вернулся, – начала служанка, немного погодя, задумавшись крепко и теребя пальцами фартук.
– Полгода? – переспросила Кёко, отвлекшись от дощечки. – Но нам сказали, что смерти начались всего два месяца назад и…
Странник прочистил горло, и она, прикусив язык, послушно замолчала, хотя и не поняла зачем и почему. Разве хорошо, если служанка сейчас уйдёт в дебри истории полугодичной давности и отнимет у них времени больше, чем надо, да запутает вдобавок только сильнее?
Очевидно, Странник так не считал, поэтому и сказал мягко:
– Прошу, продолжайте. Что случилось, когда Шин Такэда вернулся с войны?
Служанка застопорилась, посмотрела на Кёко так, что та почти решила, что своим вмешательством всё испортила, но затем вздохнула и расслабила плечи.
– В народе говорят, что господин – это лодка, а слуги – вода, по которой она плывёт, и второе первое может опрокинуть… Но, как по мне, всё наоборот. Если происходит с господином недоброе, то и слугам ждать беды. А наш господин, как вернулся, несёт за собой сплошь шторм.
– Вы имеете в виду, что у него начались перепады настроения? – уточнил Странник, пододвигая к служанке пиалу, что вообще-то предназначалась для него. Сразу сделать глоток она не решилась, но как только сделала, сразу заговорила бодрее:
– Нет-нет, не в настроении дело! Господин Шин Такэда нравом всегда отличался достойным, почти кротким для мужчины его положения. Любовные романы, которые о нём пишут – не то чтобы я читала, гхм, просто слышала, – не врут. Он благородный человек, и война того не изменила. Шторм он принёс в своих глазах… Ослеп на оба из-за вражеского мэцубуси.
Дощечка чуть не выскользнула у Кёко из пальцев. Мэцубуси? Порошок из толчёного стекла, свинца, древесных опилок, икры жабы-хикигаэру и красного перца, который, если пустить его в глаза, этих глаз навсегда лишит? Об этом ни в одном из любовных романов не писали, да и в газетах, на всяких листовках тоже. Понятно почему: слепой господин – слабый господин, а значит уязвимый.
«Поэтому Рео Такэда, его брат, и представляется даймё. Действительно не просто обязанности исполняет, а играет роль. Сёгун, очевидно, тоже не знает. Вот так секрет», – догадалась Кёко, видя, как служанка мечет взгляд от пиалы к двери, от лица Странника к её лицу. Сама испугалась того, что сейчас сделала.
– Только, умоляю, не говорите никому, что это я рассказала! Эта тема у нас под запретом. Но раз вы здесь для того, чтобы избавить нас от мононоке, то, полагаю, о таком нельзя молчать…
– Верно, всё верно, – приободрил её Странник. – Всё, что вы расскажете, останется между нами. Продолжайте, пожалуйста.
– С тех пор как Такэда Шин ослеп, в замке часто услышать можно, как мужчины ссорятся между собой. О том, что будет дальше, если зрение к господину не вернётся. Что у него нет до сих пор наследников и что свадьбу играть с госпожой Акане, ещё отцом выбранной ему в невесты, он всё так же отказывается непонятно почему… Непослушным мальчишкой его старшие мужи называют. Не нравится им, что он с их мнением не считается, сам единолично все решения принимал и продолжает принимать. Неспокойно, словом, в замке, но так было ещё до всех этих смертей. Эти смерти просто потопленные лодки.
И служанка резко замолчала, когда с той стороны двери раздался стук, напоминающий о выделенном времени и очереди из блюд, которые ещё предстоит приготовить. Спешно извинившись, она неуклюже встала, схватила чайничек, который сама же и опустошила, и понеслась на кухню. Спустя несколько минут на смену ей пришла другая девушка.
– Когда, на ваш взгляд, всё началось? – спросил Странник и её.
К четвёртой служанке, беседу с которой он начал с того же самого вопроса, Кёко наконец поняла, почему он его задаёт. Ещё ни разу его не спросили в ответ закономерное: «А что значит это “всё”?» – каждый вместо этого сразу пускался в рассказы о чём-то. Ведь у каждого это «всё» было своё, одинаково важное и животрепещущее. Из-за этого, правда, ответы служанок и впрямь Кёко иногда путали, но, понимала она, только сплетение новых нитей и способно заплести дыры в старых. Только так получится свести концы с концами и понять, где они все пересекаются. Ведь история мононоке всегда берёт своё начало вовсе не с первого убийства.
Начало истории мононоке – это всегда пережитое горе.
– Ой, да не сыщешь другого замка, где интриг было бы больше, чем у нас, в провинции Кай! – поделилась одна из служанок. – Шин Такэда ведь ещё в пятнадцать лет титул даймё от покойного отца перенял, верой и правдой сёгуну служил, а верные люди всегда быстро наживают врагов… Пока он был зряч и опасен, половина любила его, а половина – боялась. Теперь одна половина по-прежнему любит, но вторая-то половина больше не боится.
– Ой, да всё у нас хорошо! – заявила другая, деловито сложив руки на груди. – Подумаешь, восемь человек померли! В годы паучьей лихорадки это число показалось бы всем малой кровью. Та служанка, что глаза себе выдавила, вообще к саке вместе со стражей приложиться любила, так что её участь сразу предопределена была. Не понимаю вообще, как ей благородного господина доверяли кормить… В смысле, носить ему еду.
– О жертвах рассказать?.. А можно не я? Уж больно жуткая это тема! Не хочу о ней говорить! – поёжилась третья служанка. – Тогда рассказать о самом мононоке? Ну, я, как и другие, не видела его никогда… Однако чувствовала, было дело. Да-да, чувствовала! Запах жимолости и персика… Каждый день, когда умереть кто-то должен. Меня этот запах теперь даже во сне преследует.
– Ой, а я видела, видела! Мононоке! – залепетала седьмая служанка. – Однажды мне пришлось выносить горшок среди ночи, потому что рыбу несвежую прислали, ползамка отравилось. И там, в общем, меж деревьев недалеко от храма, брёл белёсый дух… И голова у него светилась, точно он нёс на лбу фонарь, а изо рта такие зубы острые торчали, словно гвозди! Бежала я оттуда сразу!
– Большинство волнений в замке, на мой взгляд, исходят от госпожи Акане – невесты Шина Такэда, – поделилась почти шёпотом восьмая. Как оказалось, не такими уж все эти служанки были неразговорчивыми, болтушками оказались ещё теми! Только и успевали друг друга в чайной сменять. Может быть, потому что Странник каждой из них улыбался и чай, предназначенный ему, подливал. Кёко из-за него так и не сделала ни глоточка, зато писала на дощечке много. – Теперь, когда благородный господин болен,
