Ведьма - Янис Маулиньш
Так ничего и не выяснив, понапрасну потратив время, поздно вечером, усталый, раздраженный и мрачный, он вернулся — домой, поел и тотчас же пошел спать. Однако сон не шел. Голова была ясной. Где-то глубоко внутри незаметно начал вертеться ротор турбины. Звенели и вибрировали ее лопасти. Валдис прислушивался к шуму, предупреждавшему об опасности, но был бессилен что-либо сделать. Заснул он под утро, когда за окном начинался новый день.
Проснулся в середине дня. Была суббота. Светило яркое январское солнце. Небо было голубым, ясным, словно его промыли в ацетоне. Все вокруг на мгновение показалось ему удивительно прекрасным — как кадр из кинофильма, не имеющего с действительностью никакой связи. Взявшись за руки, они шли с Вендой по белому, выпавшему за ночь снегу и ни один не догадывался, что это последняя совместная прогулка в их жизни. Валдис чувствовал себя неплохо, только ломило спину где-то над крестцом и от дневного света болели глаза.
Венда по-прежнему избегала близости с Валдисом. Спала на раскладушке в кухне, утверждая, что ей удобно и все это выглядит даже несколько романтично. Валдис не стал с ней спорить, решив запастись терпением и дождаться момента, когда вернется утраченное, неподдающееся определению настроение, которое расцвечивает жизнь в радужные тона, придает решимость и твердость. Однажды он заметил, что ходит согнувшись, опустив голову. Подошел к зеркалу и внимательно осмотрел себя. Осанка не изменилась, однако ощущение сгорбленности не проходило. Возможно, виной всему было состояние подавленности, угнетенности. Он надеялся, что после этой прогулки что-то изменится в лучшую сторону.
Ночью Валдис проснулся от тупой боли в животе и в спине. Начало болеть еще во сне. Боль усиливалась, сон как рукой сняло, и вдруг набатным колоколом загудело в голове. Валдис поворочался, надеясь, что ему станет легче, если он изменит позу. Однако облегчения не наступило. Боль не отпускала и, как казалось, совершенно не зависела от положения тела. Первое, о чем он подумал: облучился, так как совсем недавно пользовался в лаборатории радиоактивными элементами. Мысль, конечно, была фантастическая. «А ощущение точно такое же, словно я стоял в активной зоне нейтронного взрыва.» Случалось, и это было известно, что облучившиеся сходили с ума. Внезапно он поймал себя на мысли о том, что Венда, именно Венда, ее тело — самый настоящий генератор радиоактивности. К счастью, у него достало силы воли отогнать эту безумную мысль.
Промучившись полчаса, он решил все-таки вызвать скорую помощь. Боль по своей интенсивности не шла ни в какое сравнение с зубной болью, которую он считал самой ужасной.
Через десять минут машина приехала. Валдис, одетый, сидел на стуле. Бледный, хмурый — вот и все признаки болезни. Венда вела себя как обычно — спокойно и деловито.
Ему сделали какой-то укол. Дали таблетку но-шпы.
— Очевидно, сильнейший спазм почек, — предположил врач. — Если через несколько часов не пройдет, поезжайте в больницу!
— Две недели назад у него был сильнейший приступ лихорадки, — заговорила Венда. — Отвезите его, пожалуйста, сегодня! Мне страшно.
Было около шести утра. Венда проводила мужа до больницы. Валдис переоделся в больничную одежду, и санитарка протянула Венде одежду мужа, объяснив, что на складе, мол, она помнется, да и пропахнет. Венда отказалась. Санитарка пожала плечами.
По дороге в палату Валдис чувствовал себя вполне терпимо, и пожалел, что согласился остаться в больнице. И только, когда лег, понял, что в сущности ничего не изменилось. Спина болела по-прежнему, начинало подташнивать.
Через полчаса он сходил в туалет и его вырвало. Лоб покрылся испариной. Стало легче. Незадолго до обеда он почувствовал себя вполне здоровым и обратился к врачу с просьбой выписать его домой. Голова была удивительно ясной, ему хотелось двигаться, что-то делать. Он шутил и смеялся. Врач обещал после осмотра отпустить его домой.
Через два часа, когда Валдис вторично обратился к медикам с просьбой выдать ему одежду, ему было сказано, что на утро назначен целый ряд анализов, об этом уже предупреждена лаборатория и знает главный врач больницы.
— Но зачем? — не отдавая себе отчета в услышанном, запротестовал Валдис.
— Нам сказали, что вы поймете это лучше нас.
— Ясно, — сказал Валдис. Не было сомнений — подключились Екаб и Роланд.
— Хорошо, — врач улыбнулся и добавил. — На время исследований вам присвоен индекс В-2. Запомните, чтобы не было недоразумений!
В МИРЕ БЕЛЫХ ХАЛАТОВ
Валдис лежал в четырехместной палате — в комнате с высокими потолками. Первый день ему пришлось провести в коридоре — больница была переполнена. Затем его перевели в палату, на половину состоящую из тяжелобольных. Возле их кроватей всю ночь горел свет.
В больнице знали, что Валдис — ученый, им интересуются микробиологи и лаборатория научно-исследовательской клиники, и потому обращались с ним почтительно. Дежурный врач несколько раз извинялась, что его поместили в палату, где ночью горит свет и стонут больные. Валдис, впервые оказавшийся в больнице, посчитал, что это типичная, нормальная обстановка, ему даже в голову не приходило высказывать недовольство тем, что кто-то стонет, что горит свет. Больница есть больница, здесь, он считал, люди борются со смертью, поэтому всякое возможно и ничему удивляться не следует.
Когда через день его перевели в удобную четырехместную палату, «исследовательский объект В-2» не испытал ни радости, ни восторга. В восьмиместной палате он познакомился с шофером автокрана с прооперированной почкой. Тот оказался человеком терпеливым — три дня после операции лежал на спине не двигаясь. Когда ему разрешили повернуться, пережил минуты светлого счастья, одаривая им всех вокруг, словно это был эликсир здоровья. Жесты этого человека, манера разговаривать, невозмутимость и оптимизм грели Валдиса, как греет усталого путешественника костер. В то же время его смущала подчеркнутая скромность шофера, которая подрезала крылья, принижала цель. Эти два чувства — неприятие и симпатия — боролись в нем. Тем не менее рядом с этим человеком Валдис чувствовал себя хорошо, казалось, даже дышать легче.
Когда Валдису предложили перейти в девятую палату, первое, о чем он подумал, — там
