Сказания о мононоке - Анастасия Гор
– Отныне в день можно бесплатно задать только два вопроса.
– Что?
Кёко не знала, как именно Страннику удалось подобрать столь подходящий момент, но она как раз только-только открыла рот. Он распахнул крышку короба, установив его под деревом, и обернулся с тем самым довольным выражением на лице, которое Кёко ненавидела даже чуточку больше, чем его пожимание плечами.
– Я изгоняю мононоке бесплатно, а потому приходится экономить и зарабатывать на всём остальном. К тому же ты теперь моя ученица… А за содержание учеников отвечает учитель. Это значит, что экономить мне отныне придётся ещё усерднее, в том числе свои силы.
– Но разве из твоего короба нельзя достать что угодно и когда угодно?
– Нет. Один человек – одна вещь в сутки, та, в которой он нуждается, даже если сам о том не знает. Вдобавок со мной это не работает, ибо я коробу хозяин, а значит, нуждаюсь в нём самом, – ответил Странник и зачем-то выставил перед Кёко указательный палец. Только спустя несколько секунд растерянных морганий она поняла, что это значит: один вопрос из двух уже засчитан.
Вот же!
Кёко плотно сжала губы. Странник улыбнулся:
– Тоже экономить решила?
– Пожалуй, да. На всякий случай уточню, а дополнительные вопросы в какую стоимость?
– Каждый по пятьсот медных мон или сто серебряных.
– Сколько?!
И сжала губы ещё сильнее, вспомнив, что у неё в кармане всего пятьсот медняков и есть.
И пусть это было возмутительно, глупо, даже кощунственно – так он обычный торговец или всё же её учитель?! – Кёко так и подмывало спросить что-нибудь ещё. Как он находит мононоке? Откуда у него этот короб? Правда ли, что её дедушка видел его ещё юнцом, а значит, время над ним не властно? Сколько же ему тогда лет и откуда он? Где овладел таким оммёдо, каким не владел из экзорцистов никто и никогда? Вот только чем больше нарядов в шкафу, тем сложнее из них выбрать – и с вопросами точно так же.
– И ох, да, совсем забыл: вопросы могут касаться только оммёдо. Никаких вопросов о моём прошлом и кто я такой.
– Так нечестно!
– Будешь меньше отвлекаться, и так за мной не поспеваешь, спотыкаешься без конца.
– Но…
– Цыц.
«Посланник Инари?»
И пускай половина вопросов из-за его ограничения тут же отсеялась, у Кёко остался один, задать который хотелось особенно сильно. Она думала об этом всё то время, что выполняла наказ Странника приготовить ужин: высыпала пакетик со специями в варящийся рис и мешала его деревянной ложкой в чугунном котелке, чтобы он как следует разварился и разбух.
«Красные волосы всего лишь волосы. Настоящие лисы выглядят иначе. Они выглядят, как…»
Кёко поначалу решила так же, как Кагуя-химе, но чем дольше косилась на лениво развалившегося под клёном Странника зрячим глазом, тем больше в этом сомневалась. Изобильной Лисице, чьи посланники – другие лисы, не было никакого дела до оммёдо и злых духов, а потому и её верным слугам тоже. Разве что это был совершенно другой лис другого рода, происхождения и племени – кицунэ. Не божественный слуга, а демон – ёкай, – каких тысячи видов живёт на свете, даже побольше, чем самих людей.
Хуже только если это ногицунэ…
«Дикий лис? Пфф, нет, на него он точно не похож», – быстро рассудила Кёко, как только снова глянула на Странника и убедилась, что у того ни кровавых слюней нет, размазанных по лицу, ни когтей по локоть длиной, ни чёрных хвостов, острых, по преданиям, как стрелы, и как стрелы своих жертв пронзающих. То безумные существа, одержимые неутолимым голодом – лисы, что ели лисов, и поплатились за это. Может быть, они даже страшнее, чем мононоке. Но именно поэтому Странник однозначно на них не походил.
Однако он явно всё-таки ёкай. И это по-прежнему звучало глупо: зачем ёкаям изгонять тех, кто не так уж далеко ушёл от них по своей природе? Кто тоже из тьмы сотканный, во тьме живущий, тьмой питающийся. Мононоке ведь даже их формы способны принимать, носить те же названия, которые и нужно знать для ритуала изгнания. И пусть ёкаи вовсе не синоним зла, в отличие от мононоке, разве станут первые вторых бояться? А зачем им тогда помогать в избавлении от них?
И это уже не говоря о том, что ёкаи появляются всё реже и реже.
«Но ведь появляются! А когда-то и вовсе на каждой улице жили», – напомнила себе Кёко и почему-то сделала это именно голосом дедушки. А затем сама же принялась с собой спорить: «Так раньше же то было, намно-ого раньше». Ещё когда Аояги была просто ивой, дом Хакуро – горсткой дощечек, на которых каннуси рисовали священные знаки, а Камиура – малочисленным селением, не успевшим разрастись до гор, где построили самые первые храмы. Тогда ёкаи и впрямь там жили. Тогда они себя даже супругами с людьми нарекали, у святилищ с ними венчались, а затем зачинали детей. Делили с людьми страну почти поровну и перемежались друг с другом, как чёрные овцы с белыми, ибо одним стадом и являлись на самом-то деле – все дети одной Идзанами.
Где-то, слышала Кёко, так до сих пор и есть, но в Камиуре оно давно уже в прошлом: храмы, не считая храмов Идзанами, ёкаи не любили – якобы симэнава и тории доставляли им дискомфорт, а в Камиуре и шагу нельзя было ступить, чтобы на них не наткнуться. Может, раза три или четыре Кёко видела на рынке кого-то, кто не являлся человеком, но старался на него походить: пушистый, словно беличий хвост, торчащий из-под юкаты; рога на висках, пустое лицо без рта, носа и глаз. Одни говорили, что ёкаи просто научились так мастерски походить
