Хроники 302 отдела: Эффект кукловода - Алексей Небоходов
Екатерина шла привычным маршрутом. Я знал его наизусть: поворот у аптеки, короткая пауза у газетного киоска, затем вдоль стены жилого дома, где тусклый фонарь придавал её фигуре почти призрачную чёткость. Походка оставалась уверенной и лёгкой, и это радовало. Я ненавидел женщин, которые тревожатся заранее, задолго до опасности. Екатерина же жила в уютном неведении, будто меня не существовало, – и это было прекрасно, усиливая мою власть.
Я следил за каждым её шагом с особым вниманием охотника. Ни один жест не ускользал от меня: как она поправила шарф, задержалась у подъезда, вытаскивая ключи, как на мгновение прислушалась к чему-то далёкому и, ничего не услышав, спокойно вошла в дом. Она исчезла в темноте подъезда, не оставив мне шанса приблизиться.
Оставшись стоять в тени, я ощутил, как внутри поднимается глухая досада. Простая будничная дверь – облупленный железный прямоугольник с ржавым звонком – отрезала меня от жертвы. Я не мог туда войти сегодня, и это ощущение ограничения злило. Я не выносил, когда обстоятельства вставали между мной и тем, что я считал своим.
Екатерина уже принадлежала мне – её хрупкость, незащищённость, привычка не оглядываться, даже когда в спину дышит ночь. Её страх, ещё не рождённый, но уже живущий во мне, был моей добычей. А теперь я стоял здесь, как мальчишка перед витриной, не способный дотянуться до желаемого.
Сознание тут же откликнулось садистской вспышкой: я представил, как она будет медленно пятиться по коридору, осознав, что дверь далеко, а крик никто не услышит. Губы её задрожат, дыхание собьётся в кашель, взгляд мечется по стенам в поисках спасения. Она будет молить – сначала тихо, затем громче, предлагая деньги, тело, жизнь, словно это хоть что-то значит.
Я закрыл глаза, позволяя фантазии немного успокоить раздражение. В такие моменты чувствовал себя богом, творящим трагедии в маленьких мирах. Екатерина была героиней моего безмолвного спектакля. В этом была эстетика, было искусство.
Но внезапно, словно холодной водой в лицо, в сознание ворвалась мысль о Маше. Та самая Маша, которую я оставил умирать, а она вернулась, смотрела в глаза и не узнавала меня, будто того вечера не существовало. Она стояла передо мной – живая, спокойная, и в её спокойствии таилась угроза.
Внезапно меня охватила та же дрожь, предчувствие чужого вмешательства. Будто за мной уже наблюдали с другой стороны стены. Что-то неуловимое ползло по затылку, вызывая холодное напряжение. Это был не стыд – подобная чушь была мне чужда. Это был страх: чистый, древний, инстинктивный, не умеющий лгать. Мне показалось, что весь мой план, просчитанный до последней детали, начал рушиться от первого же дуновения.
Резко отступив назад, я выровнял дыхание, перестал смотреть на подъезд. На сегодня хватит. Я почувствовал, что теряю хладнокровие, а это было недопустимо. В таких делах нельзя ошибаться дважды. Одну ошибку я уже совершил, позволив прошлой тени вернуться. Второй такой роскоши мне не позволят.
Развернувшись, я ушёл, не оглядываясь. Двор затихал, ночь сгущалась, но теперь в ней было нечто недоброе. Я понимал, что всё, что было до сих пор – лишь прелюдия. Настоящее только начиналось. И если я хочу остаться собой, придётся действовать с абсолютной точностью. Каждая деталь, слово, жест должны быть выверены с такой скрупулёзностью, которой я раньше не позволял себе. На кону была не просто охота – на кону стояла моя жизнь.
И проигрывать я не собирался.
Глава 5
Приёмная Федеральной службы безопасности встречала посетителей казённой тишиной и холодом, будто была создана для подавления любых проявлений эмоций. За массивной стойкой из тёмного, многократно лакированного дерева сидел дежурный офицер, майор Сергей Анатольевич Макаров, лицо которого давно застыло в выражении безразличия. Годы, проведённые за этим столом, превратили его равнодушие в профессиональный цинизм, а каждое новое обращение воспринималось как досадная помеха, а не служебный долг.
За толстыми стенами еле слышался слабый городской гул, здесь же тишина нарушалась лишь тихим тиканьем часов и ленивым перелистыванием журнала, в который Макаров изредка бросал скучающий взгляд.
Дверь приёмной медленно отворилась, пропуская внутрь пожилого человека, который ступал с явной неловкостью. Мужчина оглядел помещение настороженно, будто ожидая подвоха. Старый выцветший плащ висел на его худой фигуре длинной неопрятной тенью, а из-под потрёпанной шапки выбивались редкие клочья седых волос, усиливая его жалкий и растерянный вид.
– Здравствуйте, – негромко сказал он дрожащим голосом, приближаясь к стойке и выкладывая паспорт. – Мне нужно сделать важное заявление.
Макаров с привычной усталостью взглянул на документ и без интереса спросил:
– Какое именно заявление, гражданин… – он слегка склонился, уточняя фамилию, – Локтев?
– Павел Андреевич Локтев, – старик попытался выпрямиться, будто имя придавало ему больше уверенности. – Я являюсь участником тайного проекта. Точнее, даже жертвой этого проекта и обязан сообщить об этом.
Макаров отложил журнал и внимательно, но уже с раздражением взглянул на посетителя. В его глазах промелькнуло явное неудовольствие от необходимости слушать очередного странного визитёра.
– Что ещё за тайный проект, товарищ Локтев? Уверены, что обратились по адресу? Может быть, вам лучше пойти в другое ведомство?
Павел Андреевич нахмурился, почувствовав, что его слова не произвели ожидаемого впечатления. Усилием воли взяв себя в руки, он заговорил отчётливее и громче:
– Нет, я пришёл именно сюда, потому что вопрос касается государственной безопасности. Речь идёт о проекте переноса сознания в прошлое, в Советский Союз. Моё сознание перенесли примерно год назад по нашему времени, а моё настоящее тело, которому сейчас тридцать лет, находится в специальной капсуле у организаторов эксперимента.
Макаров демонстративно медленно потёр переносицу пальцами, выражая полное сожаление о потраченном времени.
– Гражданин Локтев, извините, конечно, – произнёс он подчёркнуто вежливо, – но вы понимаете, как странно звучат ваши слова? Какая капсула, какое сознание? Вам стоит отдохнуть и прийти в себя вместо того, чтобы ходить по госучреждениям с подобными сказками.
Локтев тяжело вздохнул, осознавая абсурдность сказанного, но упрямо продолжил, надеясь убедить офицера хотя бы выслушать его внимательнее:
– Я прекрасно понимаю, насколько всё это звучит странно, но поймите и вы меня! Я не сошёл с ума. Я был жертвой чудовищного эксперимента, последствия которого могут быть катастрофическими. Другого выхода у меня нет. Где сейчас капсула, я не знаю, но уверен: моё настоящее молодое тело там, а сознание перенесли в это старое. Вы
