Сокровище Колдуна - Константин Викторович Кузнецов
«Сынишка Марины», — догадался Калиостро. Слышал он от знающего люда, что, когда Мнишек заточили в башню, Романовы, опасаясь за престолонаследие, извели ее дитя в совсем еще юном возрасте. Поговаривали, будто пытались его повесить, да из-за малого веса ничего у них не вышло. Вот и провисел малец на морозе так долго, что и замерз под улюлюканье кровожадной толпы.
Но, по всей видимости, дух Мнишек не ведал, что случилось с её отроком. И, увидев дитя, она не смогла сдержать эмоций. Кинулась царица к Ивану навстречу и растворилась в темном круге, что опоясывал поляну Бабы-Яхи.
Отражение графа осталось стоять на месте, потому как это было лишь первое видение в этот предрассветный час.
Справа от покосившегося ветхого дома возникла огромная остроконечная палатка. Полог взметнулся вбок — и появилась еще одна Марина. На этот раз была одета она в длинный дорожный плащ, из-под которого виднелось темно-зеленое, украшенное серебреной нитью платье. Постояла она у порога, жадно втягивая морозный воздух, словно волчица перед охотой. Затем сняла длинную перчатку, извлекла из крохотного бархатного мешочка драгоценный камень и тихо прошептала:
— Нептун, только ты мне путеводный ориентир в этой проклятой Богом стране!
Драгоценный камень в яркой оправе закрутился, завертелся, красуясь перед новой хозяйкой.
«Ценный артефакт», — отметил про себя Калиостро. А следующая мысль тут же обожгла его изнутри: «А что, если его она и схоронила в здешних лесах, когда в Коломну бежала?»
Следом из палатки показался высокий, сгорбленный от своей излишней худобы человек. Был он облачен в темный плащ с глубоким капюшоном, а когда повернулся, то продемонстрировал и таинственную маску. Чумной доктор — тот самый, что стал символом «черной смерти» для всей Европы.
Сняв широкую шляпу, человек без лица низко поклонился коронованной особе и произнес, не скрывая заметный немецкий акцент:
— Ваша милость, настоятельно рекомендую вам покинуть сие государство. Мои провидцы изволили узреть смутное время. Но не для люда дремучего, а для вас и ваших приспешников.
Грустный взгляд коснулся незнакомца.
— Став царицей московскою, больше не могу я жить жизнью польской шляхты.
— Сгинешь ты здесь почем зря. Вижу не просто боль, а ужас в глазах твоих: камень, узкие бойницы и детский крик в ночи. Захочешь помочь, но не получится. Башню ту твоим именем назовут. И станут кличать «Маринкина», — не сдерживая эмоций, затараторил собеседник.
Калиостро видел, как из глаз польской красавицы катятся слезы.
— Не смогу отступить! Тело ослушается, да и душа тоже, — ответила Мнишек. — Если уж идти, так до конца! Зарок я себе дала.
В ее руке появился сложенный втрое лист бумаги, который был исписан убористым мелким почерком. Крохотные буковки напоминали шерстяную вязь, словно царица не писала, а плела эти самые слова.
— Молю лишь об одном, передайте батюшке от меня, — попросила она.
Тяжелое дыхание, как у огнедышащего дракона, вырвалось из-под маски.
— Для начала я должен ознакомиться с документом. Таков порядок!
— Конечно, великий оракул, — не стала спорить царица.
Чумной доктор взял письмо, раскрыл лист и принялся читать вслух:
'Милостивейший мой государь родитель!
С нижайшею моею покорностию поручаю себя вашим милостям. По отъезде вашем, милостивый мой государь родитель, весьма для меня печальном, я не могу ни в чем более находить удовольствия и утешения, как осведомляться о добром вашем здоровьи и благополучном состоянии и спрашивать о том, о ком желательно мне чаще слышать. Ныне, при отъезде господ послов в Польшу, почла я за необходимое дело, известясь о добром здоровьи вашем, моего милостивого государя родителя, и уведомив также о своем, по милости Божией, благополучном здоровьи, убедительнейше просить о том, дабы вы, милостивый государь родитель, тем послам, которые отправляются к его величеству королю, изволили дать милостивый совет, всякое пособие и помощь в скорейшем и успешнейшем отправлении, чтобы оные дела наилучшим образом произведены были, понеже то весьма нужно и его царскому величеству, и делам нашим московским. К тому же, дабы оные послы там, в Варшаве, могли иметь при себе несколько воинских пехотных людей, как для вящей учтивости и почтения его царского величества, так и для тех дел, которые будут отправлять.
Все сие, милостивый государь мой родитель, поручаю вашей милости и усмотрению. За тем, при пожелании вам от Господа Бога доброго здравия и благоденствия, нижайше препоручаю себя любви и милости родительской.
Дано в лагере под Москвою, 26 генваря, 1609 года.
Нижайшая слуга и дочь послушная
Марина, царица московская [4]'.
Закончив читать, Чумной доктор сложил письмо, не нарушив изгибов, и коротко кивнул. А затем перешел к главному, волновавшему его делу:
— Что собираешься с сокровищами делать, царица? Учти, сила в них заключена нешуточная. У московитов тоже покровители есть, которым они поклоняются вопреки единому Богу. Так что не затягивай с передачей. Наш орден их сохранит в целости. А коли посчастливиться вернуться тебе живехонькой, отдадим все обратно по первому требованию.
— Не беспокойся, передам, как и договаривались. Завтра же приду в условленное место, и уговор будет исполнен, — уверила его Мнишек. — А пока спать, устала я сегодня очень.
— К старику своему направишься? — уточнил незнакомец.
Мнишек скривилась:
— Шутить изволишь? Был бы Дмитрием, пошла. А так предпочитаю ни с кем ложе не делить!
— Обязан спросить, — ответил собеседник и, поклонившись, исчез в лесной чаще, после чего раздался странный звук. Марина обернулась, прижав к груди драгоценный камень, носивший имя грозного морского повелителя.
Палатка растаяла в призрачной дымке. А Калиостро улыбнулся — догадался, что не отдала царица Нептун своему тайному покровителю. Нипочем не отдала!
Третье явление призрака произошло незамедлительно. И оно стало для чародея самым важным.
Женская фигура возникла среди берез и остановилась у огромного ветвистого дуба. Присев на колени, Марина заозиралась. Взгляд её был сильно тревожным. А прерывистое дыхание тяжелым. Калиостро даже показалось, что он слышит стук девичьего сердца. К груди она прижимала старую ветошь, в которую обернула нечто весьма ценное, а судя по форме, был это небольшой деревянный ларец.
Минуту она медлила, а потом запустила руку под расщелину между широких корней. Но тут же одернула ее. Из леса донесся протяжный вой, непохожий на волчий или бродячего пса. Громче, намного громче.
Прижавшись к земле, Мнишек затихла.
Калиостро, ощущая волнение, с замиранием сердца наблюдал за происходящим.
Огромная тень возникла рядом с полячкой. Это был человек — гигантский, словно гора, плечистый, но при этом довольно подвижный. Его плащ развевался на ветру, а лицо скрывала
