Этой ночью я сгораю - Кэтрин Дж. Адамс

– Должен тебя поблагодарить, Пенни, за то, что вернула моего сына.

Малин похлопал Смотрителя по руке.

– На пару слов? Наедине, если ты не против?

Смотритель отпустил Золоченых взмахом руки. Все они разом отступили, оставив их с Малином наедине, как он и просил.

– Ты обещал, что она останется в целости и сохранности.

Он сжимал мое запястье чуть выше оков, закрывая метку. У меня на коже по-прежнему красовался след нашей сделки.

– Считай это небольшой доработкой, незначительной деталью. Как только ее позолотят, можешь ее забирать.

Золотые губы маски-черепа Смотрителя изогнулись в злобную ухмылку.

– А может, ты и вовсе ее не получишь. Я верну тебя в особняк и выброшу ключ. Я построю вокруг такую высокую стену, что ты никогда оттуда не убежишь, не выйдешь и никогда не заговоришь с другой живой душой до конца своей долгой бессмертной жизни. Думаешь, я привел тебя обратно, чтобы вести переговоры об этом ведьминском отродье и ее кристалле?

– Переговоры? Нет, отец. Я хотел только быть удостоенным чести разрезать ее линию жизни.

Он посмотрел на меня. Его взгляд стал жестче: он искрился гневом из-за обсидиановой маски, которая закрывала половину его лица. На щеке блестели розы, покрытые красной эмалью.

Почему-то эти розы стали моей погибелью.

Поражение оказалось сокрушительным. Оно заполнило легкие так, что для воздуха места не осталось. Я целовала его. Я доверяла ему. Я усложнила для себя все ради того, чтобы он заполучил мой кристалл, когда оборвется моя линия жизни. Я думала, что небезразлична ему. И вот чем он мне отплатил.

– Я тебя ненавижу, – глухо сказала я.

– Уверен, так и есть, – не дрогнув, ответил Малин.

– Неужели все это было ложью?

Я ненавидела себя за этот вопрос, но во мне теплилась надежда на разумное объяснение всему этому.

– Не все.

Смотритель усмехнулся.

– Как же приятно на вас посмотреть! Но перенесем ваше воссоединение на потом. Скоро ее ждет еще больше радости от встречи с тобой.

Малин презрительно поднял бровь.

– Я тебя ненавижу, – снова прошептала я.

Он поднял бровь еще выше.

– Ты уже мне это говорила. Не скажу, что в чем-то тебя виню. – Он заморгал так, будто его не интересовала ни я, ни мои детские проблемы. – А теперь, дорогая, тебе осталось всего лишь подчиниться. Вслух, если ты не против. Так, чтобы все это услышали.

Мое сердце замедлилось, а в груди стало пусто.

– Контракта не будет? И даже никакого мелкого шрифта?

Сарказм был не самой действенной защитой, но что еще я могла в него бросить? Мы все знали, что я подчинюсь. Чтобы защитить свою сестру и Алису, я бы отказалась от всего, что у меня было.

– Поверь мне, – сказал Малин. Свой сарказм он подал холодным, с подчеркнуто жесткой улыбкой, которая ударила мне прямо в сердце. – Больше никаких неудобств с мелким шрифтом.

– Я уже тебе поверила. За всю историю Холстетта не было ни одной другой ведьмы, которая приняла бы столько идиотских решений.

– Значит, ты дура, – ответил Малин.

Смотритель наклонился еще ближе.

– А теперь назови мне свое имя, – сказал он мне своим опустошающим голосом. – Скажи, что ты моя Ткачиха Смерти. Скажи, что ты мне подчиняешься.

От шепота Малина у меня по спине пробежала дрожь.

– Скажи это.

Поражение оказалось горьким на вкус.

– Подчиняюсь.

Смотритель усмехнулся и протянул Малину скальпель.

– Режь глубже.

Он ушел. Я слышала, как его сапоги зазвенели по ступеням, ведущим к платформе. Я видела рядом с ним Алису. Она стояла на коленях у подножия его трона. Малин встал между нами, держась спиной к Смотрителю, и прошипел:

– Ты что, не могла мне довериться?

Он сжал зубы, оборвав свое обвинение. В нашу сторону с лязганьем направился Золоченый, и голос Малина смягчился.

– Закрой глаза. Постарайся довериться мне, Пенни.

Он произнес мое имя так, будто на вкус оно было как мед. Глаза щипало от слез, но плакать было уже поздно.

Он обхватил мое запястье и крепко сжал. Приглушенный стук и запах кипящего металла ощущались все сильнее. Я слышала, как Золоченые сняли рукавицы и бросили их на песок. Они прижали к моим вискам свои холодные пальцы; колючая магия впилась в мой разум. Последней моей мыслью перед тем, как все началось, стало осознание того, каким нежным был Тобиас, исполняя приказы Смотрителя.

Я ждала, что сгорю. Я ждала обжигающих линий, которые опалят мою плоть.

Но ощутила прикосновение мягкой кисти, которая рисовала узоры металлом вокруг глаз, по щекам и бровям. Я ощущала запах горящей кожи, но не чувствовала боли. Дыхание Малина сбилось, зубы скрипели, а рука была крепко сжата у меня на запястье.

Он забирал себе мою боль, хоть и не мог остановить магию позолоты.

Каждая изящно нарисованная линия погружала меня все глубже, ломала меня и отделяла от самой себя. Воспоминания отслаивались, обнажая меня. Я осталась голой и пустой, как страница еще не написанной книги. Я цеплялась за разлетающиеся куски, но лицо Эллы расплылось, и прикосновение металла к виску оторвало ее. Мазок по брови – и шепот Алисы на темной стороне утра превратился в пепел.

А Малин… Его имя причиняло мне боль, но я не понимала почему. На меня накатила паника. Металлические наручники впивались в запястья и горло, пока я пыталась от них избавиться.

– Хватит, – приказал Малин. Его слова пробежали по всему телу и успокоили меня. Я послушно обмякла. Я заперта у себя в голове и не могу даже закричать.

Что-то острое уперлось мне в грудину. Малин дотронулся пальцем до моей – вернее, нашей линии жизни. У меня в душе затрепетало слово «вместе». Наступило осознание того, что он будет делать дальше, – то, что делала моя бабушка, когда я наблюдала за ней. Всего один крошечный порез, и я перестану быть собой. Я открыла глаза и встретилась с полуночным взглядом Малина.

Он был так близко, что локон его волос танцевал над моим дыханием. Я чувствовала рядом с ухом нежность его слов.

– Отпусти, Пенни. Я найду тебя. Обещаю.

Его пальцы дернулись, и холод в моей груди исчез. От замешательства я лишилась сил. Мысли разбежались, а слезы высохли.

– Кричи, – прошептал Малин.

Я закрыла глаза.

– Нет.

Вместе с последним мазком расплавленного металла был выброшен ключ от моей новой клетки.

Золоченые освободили мое сознание. Я падала все ниже и ниже в пропасть. А когда достигла дна, оказалась в ловушке.

Яма небытия настолько глубока, что мне отсюда никогда не выбраться.