Игры благородных - Хайдарали Мирзоевич Усманов
Когда последние черты фигуры застывшего на месте существа растворились в тумане, отряд снова растянулся в безмолвной цепи. Арианэль ощутила, как в груди поселился тяжёлый, почти осязаемый страх, который не отпускал даже при движении назад. Шаги отдавались эхом, как будто лес сам считал их потери, и с каждой секундой отчаяние становилось гуще.
Огоньки артефактов мерцали в руках солдат, отражая дрожь, что бежала по костям. Ветер шуршал между ветвями, но теперь это был не ветер – это был шёпот леса, в котором чувствовалось, что каждое их движение отслеживается, что мир живёт по своим законам и не прощает ошибок. Молодая женщина понимала, что чем больше людей рядом с ними, тем сильнее реакция местных тварей – и тем больше становился риск такого похода.
Немного погодя они нашли небольшой участок под укрытием скал, где можно было на время остановиться. Вой тварей этого дремучего леса раздавался из каждой щели, из каждого изгиба ветвей. И с этим воем приходило ощущение, что пространство сжимается, что лес сам наблюдает за их сердцами, изучает страх, превращая его в кнут, которым бьёт по нервам.
Арианэль, прислонившись к каменной стене, пыталась вдохнуть, но дыхание будто вязло в груди. Перед глазами стояла мысль, которая сама становилась тяжёлой и непроходимой. Чем больше они сопротивляются, тем сильнее лес реагирует… А чем сильнее лес реагирует, тем меньше у них шансов выжить. Она вспоминала младшую сестру – ту, что исчезла в этом хаосе – и сжимала зубы практически до хруста. Ей нельзя было потерять контроль, но контроль уже ускользал, как вода сквозь пальцы.
Ночи стали длинными, растянутыми, каждая тень и каждый звук превращались в угрожающую фигуру. Солдаты пытались сохранять бдительность, но в их глазах проступали проблески паники, которая тихо росла, как корни ядовитого растения. Старшая сестра понимала, что больше нельзя действовать как раньше, что привычные приёмы выживания бесполезны. Каждый шаг – игра с неизвестной, чуждой жизнью, и единственный способ остаться целыми – двигаться осторожно, отступать, жить с мыслью, что сегодня их спасение – лишь временная пауза.
И когда лес, казалось, окончательно поглотил свет костров, старшая сестра осталась наедине с мыслью о том, чем больше силы в их руках, тем больше взгляд леса устремлён на них, и чем больше взгляд леса устремлён на них – тем слабее они сами. Бессилие и тревога слились в одно, став тяжёлым, почти физическим грузом, который не давал заснуть.
С рассветом туман начал рассеиваться, но в аванпосте тревога лишь усиливалась. Старшая сестра стояла перед сенсорным комплексом, глаза её блестели от усталости и напряжения, а руки автоматически перебирали кнопки и панели. На экране, среди сотен показаний, вновь замерцал крошечный сигнал – слабый, почти неразличимый, но теперь отчётливо повторяющийся.
Это был маяк, вживлённый в тело её младшей сестры, и сигнал больше не дрожал хаотично, как раньше. Он начал двигаться. Ломаная линия, по которой он всё ещё старательно пробирался сквозь аномалии и непроходимые участки леса, стала отчетливее. Каждый скачок на экране – это был не просто знак жизни, а маршрут, который вел прямо к аванпосту.
Арианэль ощущала, как сердце бьётся быстрее. Солдаты и офицеры стояли рядом, кто напряжённо всматривался в экран, кто – готовился к приказу. Старшие ветераны понимали, что маяк не будет ждать. Молодые бойцы, уже потерявшие надежду за предыдущие недели, морщили лбы, ощущая странное и тяжёлое предчувствие. А она знала, что сигнал указывает не просто на местонахождение, а на приближение чего-то, что изменит весь ход поисков.
“Он движется к нам.” – Пробормотала она почти шёпотом, но сила её голоса и решимость пробрались сквозь тревогу остальных. И чем ближе сигнал подходил к аванпосту, тем отчетливее становилось ощущение, что каждое движение этого объекта, каждая искорка света маяка словно проверяет аванпост, его защиту, и людей внутри.
Пальцы молодой женщины привычно скользили по сенсорной панели, усиливая приём, выделяя координаты. На экране линии движения маяка начали складываться в рисунок, по которому можно было приблизительно определить направление, скорость и траекторию. Он шёл всё ближе, с каждым мгновением приближаясь к их укреплениям. И вместе с этим приходило понимание. Теперь их поиски обрели новый смысл. Не просто найти – но встретить, понять и встретиться с тем, что или кто именно несёт этот сигнал.
В этот момент даже самые скептичные офицеры почувствовали, что их прежние расчёты бесполезны. Сама природа этого мира казалась живой, наблюдавшей за ними, и маяк стал первым свидетельством того, что кто-то или что-то ведёт их в игру, правила которой они ещё не знали…
………..
В тот день аванпост напоминал улей, где каждая пчела чувствует перемены в воздухе ещё до того, как они становятся видимыми. В воздухе висел запах железа, усталости и чего-то ещё – невидимого, но ощутимого, будто сама почва под ногами прислушивалась.
Ветераны молчали. Те, кто прошёл через десятки вылазок и знал цену чужой смерти, стояли у сенсорных экранов, словно тени. Их лица, покрытые шрамами и морщинами, были неподвижны, но руки иногда сами собой сжимались в кулаки, как будто воспоминания о прошлых встречах с местной тьмой оживали. Они не питали иллюзий. В их глазах маяк не был вестником надежды – он был предвестником нового ужаса.
“Если он идёт сам, – думали они, – значит, его ведёт что-то. А если ведёт, то зачем – именно сюда?”
Новички, наоборот, не умели прятать эмоций. Их лица горели – смесь восторга и страха. Для них сам факт сигнала означал чудо. Будто сама судьба бросила им косточку надежды. Но эта надежда была острая, как нож, и ранила сильнее, чем успокаивала. Некоторые молодые солдаты даже обменивались взглядами, в которых сквозила едва заметная радость от того, что она жива… Может быть жива… Но эта радость ломалась от осознания того, что им, возможно, придётся встретиться лицом к лицу с тем, что возвращает маяк к их стенам.
Офицеры же держали себя сдержанно. Они знали, что их слова – воздух, которым дышат все остальные. И потому тянулись к формальностям, приказы отдавались сухо, ходы обсуждались тихо, словно они боялись, что сама атмосфера мира услышит их замыслы. Но даже в этих голосах проскальзывали нотки надрыва. Офицеры понимали, что чем ближе маяк, тем больше вероятность, что их строй рухнет,
