Раскол - Рита Хоффман
– Плевать.
Халахэль прижался к ней, обнял и начал вылизывать виски, уши – все, до чего мог дотянуться. Возможно, он пытался сказать этим, что переживал, волновался, боялся, что Мормо ее убьет, но не знал нужных слов и потому выражал чувства так, как привык: телом, языком и животным урчанием.
– Он сказал, что Фата проросла во мне, – прошептала Ромэйн, поглаживая спину Хэля пальцами. – Что я больше не принадлежу Упорядоченному.
– М-м… – Слишком занятый вылизыванием, он не смог произнести ни слова.
– Хэль?..
– Да? – промурлыкал он, прикусывая ее ухо.
– Что, если твоя природа больше не будет отвергать меня?
Его глаза распахнулись, он с недоверием уставился на нее, впиваясь когтями в спину.
– Не шути со мной, – хрипло прошептал он. – Не сейчас.
– Вдруг это последнее мгновение покоя перед кошмаром?.. – Ромэйн сжала волосы на его затылке. – Что, если мы больше никогда…
Он накрыл ее собой, вжал в пульсирующий пол. Горячие руки скользнули под рубашку, колено развело ноги, подрагивающие бедра прижались с такой силой, что причиняли боль. Что-то обвило лодыжку…
«Хвост. Ну конечно…»
– Ешь, – прорычал Халахэль. – Забери мою сущность.
Перевоплощение в Фате отличалось от перевоплощения в Упорядоченном. Боль стала другой – мягкой, ласкающей, обволакивающей. Клыки прорезались быстро, когти царапали спину Халахэля, отросшие хвосты обвили его, притягивая ближе.
Ромэйн впилась в его шею, сделала глоток горчащей крови и заурчала так же, как урчал он, заговорила на языке, понятном только демонам. Его сущность хлынула в рот, расползлась по пустой комнате, окружила их густым алым туманом.
И тогда она решилась выпустить свою.
Учуяв ее, Халахэль издал сдавленный стон и прижался горячим ртом к груди Ромэйн. Он кусал, пил кровь, вытягивал сущность, гладил и раздевал, рычал и дрожал от удовольствия. В нем не осталось ничего человеческого – только оголенная демоническая суть и тело, меняющее очертания.
Ромэйн тоже менялась: кожу покрыла шерсть, зрение стало острее и четче. Они больше не были людьми. Они не могли отдаться друг другу по-человечески.
Он перевернул ее на живот и потянул за хвосты. Она щелкнула зубами и хлестнула его крыльями, но послушно выгнулась. Его огромная лапа легла на поясницу, вторая уперлась в пол рядом с ее головой.
Рык. Толчок. Полный удовлетворения стон.
Она царапала пол когтями и шипела, когда он впивался в ее плечи зубами. Он утробно урчал и сжимал ее до боли, когда ее хвосты сдавливали его и заставляли двигаться мощно и жестко.
В комнате больше не было человека и демона – только две твари, вцепившиеся друг в друга когтями и зубами, сплетенные хвостами и сущностями.
Она оттолкнула его задней лапой, перевернулась на спину, раскинув крылья, и он тут же навис над ней снова – огромный, исходящий жаром и звериным желанием. Окровавленная морда, демонические глаза, рога… Они слились, превратились в ужасный, стонущий клубок лап и хвостов, ранили друг друга, тут же зализывали раны и наносили новые, упивались вкусом сущностей и крови. Дикие, неукротимые, будто стихия.
На его морде застыло выражение восторга. Он обладал, он прижимал ее к полу и требовал, чтобы она отдала ему все и немного больше. Он выглядел так, будто умрет, если кто-то посмеет оторвать их друг от друга. Огромное тело напряглось, он зарычал…
Лапа Ромэйн глубоко вошла в его грудь. Рык превратился в скулеж.
Она вырвала Раухтопаз из его тела – камень пульсировал, как живое сердце. Демонический облик исчез, Халахэль хрипел, в его глазах застыли боль и удивление. Он рухнул на нее, захлебываясь собственной кровью, царапая ногтями пол и ее кожу.
Ромэйн выбралась из-под него, схватила материнский кинжал, валявшийся в куче разорванной одежды, стряхнула с себя ошметки демонической плоти и попятилась. Раухтопаз обжигал ладонь, Морион превратился в средоточие пламени, опаляющее нутро.
– Ромэйн… – Халахэль попытался подняться, но снова рухнул на пол. Его руки дрожали.
– Я должна была. – Она продолжала отходить, наблюдая за тем, как он тщетно старается встать.
– Прошу тебя… Не уходи.
Она не должна была жалеть демона, но жалела. Не должна была чувствовать, но чувствовала. Окровавленный и преданный снова, он хотел только одного – чтобы она осталась рядом.
– Ты мне не нужен, – прохрипела Ромэйн.
Он с трудом поднял голову и посмотрел на нее. Не на обнаженную женщину, а куда-то глубже, в самую ее суть.
– Возьми меня или убей, – выдохнул Халахэль.
Резко отвернувшись, Ромэйн сжала Раухтопаз и выбежала из комнаты.
Глава 25
Все изменилось. Поля превратились в болота, леса – в могильники. Озера затянула тина, поверхности рек усеивали погибшие рыбы. Поселения людей разрушены: города опустели, по улицам бродят неразумные дикие твари. Над ними кружат демоны – такие же озлобленные и кровожадные. Всюду тьма. Всюду смерть.
Единственное, что он мог сделать, – очистить умирающий мир огнем.
Латиш оставлял за собой полосы выжженной земли и пылающие деревни. Драконье пламя уничтожало заразу, кадавров и демонов. Оно безжалостно пожирало странные, неправильные растения и неконтролируемо растущих насекомых, поедавших падаль.
Он ненавидел убивать, но не видел иного выхода. Мир, который он оберегал и любил, исчезал, и ему пришлось стать тем, кто поджигает уплывающую прочь похоронную ладью.
Чем ближе он подлетал к Фокасу, тем страшнее становилось: больше демонов, больше трупов, больше кадавров, бесцельно мечущихся по улицам родных городов и не узнающих их. Смрад висел над крышами плотным туманом, вонь гниющих тел Латиш чувствовал даже в небе.
Неправильно.
Подлетая к очередной деревне, он открыл пасть и выдохнул широкую струю пламени. Огонь осветил творящийся на земле ужас, но тут же поглотил его, испепелил в мгновение ока. Латиш взревел, взмахнул крыльями и зашел на второй круг. Он не просто сжигал опустевшие дома – вместе с пламенем он выдыхал собственные боль, разочарование и ярость. Оберегаемый им мир погибал, и огромное драконье сердце пылало горем.
Достигнув Фокаса, Латиш ужаснулся: порталы открывались прямо у него на глазах. Уродливые дыры в ткани Упорядоченного зияли распахнутыми пастями. Сквозь них проходили твари, рядом с которыми эмпуссии казались всего лишь летучими мышами – переростками: чудовищные существа, порожденные больным сознанием Черной Матери. Пульсирующие, изломанные, неправильные.
Взревев, Латиш приземлился, преградив дорогу демонам своим огромным телом. Боялись ли они его? Понимали ли, кто перед ними?
Сотни злых, наполненных силой Фаты глаз смотрели на него. Демоны рычали, выли, стрекотали, взрывали влажную землю лапами.
Ему не было их жаль.
Подняв голову, он обвел взглядом армию чуждых Упорядоченному существ. Из ноздрей повалил дым.
Словно почувствовав опасность, демоны стали отступать. Они пятились, втаптывали друг друга в грязь, ломали друг другу кости, спеша оказаться подальше от дракона, а он упивался ужасом, застывшим на их искаженных мордах.
«Они должны сгореть».
Взревев, он припал к земле и выдохнул. Испепеляющее пламя вырвалось из пасти и поглотило бросившихся прочь демонов, но этого было мало. Продолжая поддерживать огонь, он медленно поворачивал увенчанную рогами голову, слизывая пылающим языком все: и тварей Фаты, и изуродованные, гниющие деревья, и неизвестные ему растения, выросшие под влиянием проклятой магии нуад.
Его глаза налились кровью, из пасти вырывались клубы дыма, когти оставляли глубокие борозды. Сила струи огня, которой он продолжал испепелять демонов, оказалась столь велика, что огромное тело скользило назад по жидкой грязи, но дракон продолжал поддерживать рвущееся из груди пламя.
Все вокруг пылало. Вечная ночь стала днем, языки огня рвались вверх, словно пытаясь добраться до проклятого марева, затянувшего небо. Латиш стоял, окруженный стеной пламени, и рычал так, что земля сотрясалась под лапами.
Портал закрылся. Пепел демонов разметал ветер, поднявшийся, когда дракон взлетел.
Он всегда знал, где находится Одинокий остров. Клочок земли, отделившийся
