Кнут и пряник - Хайдарали Мирзоевич Усманов
Своими обострёнными инстинктами он тут же ощутил, что это было прямое предупреждение ему лично. Не магическая иллюзия… Не игра света… А чей-то пристальный, сосредоточенный взгляд издалека, способный пробраться в самую суть его мыслей. Взгляд того, кто явно не хотел, чтобы он завершил начатое.
Тогда он впервые подумал, что возможно, за ним следят не только люди. И что каждая страница, которую он переворачивает, может приближать его не только к истине, но и к чему-то, от чего даже хранители храмов предпочли бы отвернуться.
Всё началось с почти незаметной мелочи – крошечного, едва различимого шрама на восковой печати, которой архивариус собственноручно запечатал одну из дверей в хранилище перед уходом. Он был уверен, что оставил её неповреждённой, и что слой печати ровным, с чётким отпечатком символа Храма. Но теперь воск имел неровный, будто обожжённый край, а в центре печати темнела крошечная впадина, словно туда вдавили нечто острое и холодное.
Он нахмурился, поднёс печать ближе к свету лампы – и вдруг заметил ещё одну деталь. Вокруг неё, на камне дверного косяка, словно прилипли едва заметные следы – крошечные блёстки сероватого налёта, похожего на измельчённый кварц, но при прикосновении оставляющего холод, который проникал прямо в кости пальцев.
Дверь, казалось, осталась запертой. Но в воздухе висело нечто… Неправильное. Словно кто-то ненадолго проник внутрь, не разрушив замков, и ушёл, оставив за собой тонкий привкус чужого присутствия. И этот вкус – металлический, с глухой, горькой нотой – будто обугленная сталь, побывавшая в чужом дыхании.
Архивариус медленно обернулся. В глубине зала, среди неподвижных теней книжных стеллажей, промелькнуло нечто едва различимое – не шаг, не силуэт, но неуловимая тень, сместившаяся так, что стало понятно, что она не принадлежала ни одной из колонн.
Насторожившись, он всё же постепенно двинулся вперёд, нащупал рукой стеллаж – и тут же почувствовал под пальцами тонкую полосу влаги. И это была не вода. Запах подсказывал другое. Что-то древнее… Густое… Напоминающее кровь. Но более тягучее, как свежая смола. Она шла тонким следом, ведущим между стеллажами, пока не исчезала в самом тёмном углу зала.
И именно там, на каменном полу, он нашёл последнее доказательство – маленький обломок когтя. Прозрачный, но с внутренним сиянием, словно в его сердцевине вращалась крошечная галактика. При этом сам коготь был обломан не свежо, а так, будто пролежал веками… И всё же оставил на камне едва ощутимый след тепла.
В этот момент архивариус впервые почувствовал то, что этот странный и непонятный ему наблюдатель не просто существует. Он может входить сюда, прикасаться к этому месту… И, вполне возможно, даже к самому архивариусу. И с каждым прикосновением он оставляет след, будто метит добычу.
В тот вечер, когда пыль дневного ветра уже осела в тяжёлых колоннах храма, архивариус заметил странное. Тот самый материальный след – засохшая полоска тёмного налёта на камне, словно от прикосновения чего-то, что не имело плоти, внезапно начал мерцать бледно-зелёным светом. Мерцание не было хаотичным. Оно словно следовало определённому ритму, отдалённо похожему на дыхание или даже сердцебиение живого существа. На которое даже храм отозвался.
Древние прорезы на стенах, до этого едва различимые, вспыхнули, и потоки магии начали сползаться к этому пятну, как ручьи к трещине в земле. Архивариус в ужасе понял, что защитные чары, созданные хранителями, не только реагируют, но и… Подчиняются, будто узнают старого хозяина. При всём этом, он услышал и тихий, вязкий шёпот, расползающийся по залу:
"Врата помнят… Врата помнят…"
Резьба на полу, обрамляющая алтарь, раскрылась, обнажив знаки, которые он раньше не видел – закрученные, как воронки, с острыми внутренними углами. Это был язык, который знали лишь адепты давно исчезнувшей секты Песнь Пустоты. Её упоминали только в запрещённых хрониках, и все, кто пытался вникнуть в их учения, бесследно исчезали.
Но самое страшное было в том, что этот странный налёт на камне вдруг вздрогнул, будто живой, и от него протянулся едва заметный, но отчётливо ощущаемый канал – нить прямо вглубь стен. Магия следа обошла защиту храма так, как человек открывает знакомый замок. Именно поэтому он понял, что это не был вор или случайный нарушитель. Это был кто-то, кто принадлежал к тем, кто строил эти храмы. Кто-то, кто уже имел право здесь ходить.
В этот момент в зале стало ощутимо холодно. Не от ветра, а от присутствия. Храм словно затаил дыхание, выжидая, кому из них он подчинится в итоге – нынешнему хранителю или старому, чьё право было вписано в саму магическую ткань.
Архивариус стоял у оплавленных печатей, пальцы дрожали не от усталости, а от того, что магическая вязь всё ещё шевелилась, как будто кто-то с другой стороны пытался пробиться внутрь. Его глаза, затуманенные десятками слоёв защитных чар, уловили в потоках энергии тончайшую резьбу – не орнамент, а родовой знак, вырезанный в энергетической структуре, как ножом по стеклу. Символ, которого не должно было существовать уже много веков.
Он медленно прижал ладонь к руне, ощущая, как кости в пальцах звенят от отзыва. Этот знак он видел только в одном месте – на глиняных табличках из секции, куда не пускали никого, кроме старших хранителей. Там говорилось о Вратах Падших Династий, о ночи, когда погибли семь Великих родов и три высших правителя Дао Цзы, а культивация в Поднебесной Империи рухнула в долгий мрак.
Но теперь этот знак – не легенда и не пыльный след в записях – горел прямо в его ладони, оставленный тем, кто ходит незримым рядом, возможно даже поблизости с тем самым Анд Реем.
Его сердце пропустило удар. Значит, наблюдатель – не просто представитель давно исчезнувшей секты. Он тот, кто несёт в себе личную клятву, связанную с тем самым родом, что давно исчез из летописей, но чей силуэт уже начинают вырисовывать на Анд Рее. Личная цель. Личная месть. И, возможно, желание повторить ту самую катастрофу, что когда-то похоронила целую эпоху.
Мелкий треск магии разнёсся под куполом, и архивариус понял – наблюдатель знает не только запрещённые пути, но и способен подделывать или размывать родовые печати. Это значит, что он уже проник в саму ткань защит храма. И,
