Ключ Руна - Александр Изотов

Может, гномов так не любили и опасались не только из-за их могучей силы, но ещё и из-за привилегий? Над положением гномов ещё следовало подумать и поподробнее расспросить кого-нибудь, я остро чуял, что тут какая-то тайна.

Что-то тут не сходилось — император посылает отряды в Сибирь приструнить строптивых огров на васюганских болотах, но при этом терпит строптивых гномов? Чем же они так особенны?

Воевода, кстати, обмолвился — это ещё счастье, что в покушении участвовал орк… Если бы эльф или человек, как бы по городу не начались гонения. Бывало и такое, ведь эльфы и люди в Качканаре в меньшинстве, да и вообще поговаривают, что они с неохотой едут за неприветливый и суровый Урал. Особенно изнеженные эльфы, которые не любят пачкать руки в грязной работе.

Особая эльфийская сила, позволяющая им творить волшбу на расстоянии от тела, лишь подтверждала это народное мнение. Поэтому бить морды другого цвета тут бы начали вмиг…

И это несмотря на то, что сам император Павел Алексеевич был чистокровным эльфом, в основном окружённым великими князьями-орками. На это воевода буркнул что-то вроде: «Умом Россию не понять…»

А вот бить морды гномам, ясное дело, никто бы не побежал. А то Качканар, наверное бы, и дня не простоял… Горный народец в гневе, как говорят легенды, и целые вершины с места на место перемещал. Я даже услышал легенду, как гномы что-то ни не поделили с одним графом в поселении неподалёку и изменили русло реки, перекрыв её холмом.

— А весело у вас здесь, в Качканаре-то, да? — весело подытожил Денис и тут же умолк, поймав угрюмый взгляд Платона Игнатьевича.

Мы шли по незнакомой мне улице, мощёной досками. В двухэтажных деревянных домах приоткрывались ставни, являя нам испуганные и любопытные глаза, и тут же захлопывались, когда Платон Игнатьевич или его воины махали им. Слышались крики с соседних улиц, где-то в закоулках мелькали тени и шелестел испуганный шёпот.

Только, по словам воеводы, народу всё равно было важно видеть на улицах дружину.

— Улыбайтесь и машите, — хмурый, как туча, рявкал Платон Игнатьевич, — Хрен ли вы не лыбитесь, щенки тупорылые⁈

Дружинники, как могли, вытягивали из себя улыбки.

— Что-то не видно, что они рады нас видеть, — буркнул Денис, крутя головой, — Да, Лукьян?

— Много ты понимаешь, круглоухий! Рады, не рады, они не для этого на нас смотрят. А ты, гребешок, уже в дружине, так что завали хлебало и лыбься!

У Дениса сначала исчезла его счастливая улыбка, потом на её место натянулась такая же, как у других дружинников. Правда, он всё равно начал светиться, подталкивая Лукьяна локтем: «Мол, слышал, мы в дружине!»

Лукьян, кстати, тоже старался улыбаться. Даже поднял один уголок губ в кривой ухмылке, от которой ставни стали захлопываться ещё резче.

Воевода, ни к кому особо не обращаясь, проворчал:

— Вы, умники хреновы, одного не понимаете. Рад народ или не рад, мне до эльфячьей бабушки! Они не нас видят на улицах, а баронову крепкую руку, — Платон Игнатьевич тряхнул мечом, — Они завтрашний день видят. Сейчас успокоятся, нас всех крепким словом охают, а утром проснутся и пойдут работать. Как всегда, как каждый божий день. Вот что они видят, ясно, щенок⁈

Денис сразу же с готовностью махнул:

— Ясно, чего ж тут неясного⁈ Было б не ясно, разве было бы ясно, да?

Послышались смешки. Платон Игнатьевич двинул бровью:

— Хохмишь, гребешок? Ну ничего, я весельчаков люблю, я их на завтрак жру, — и нервно скривился в улыбке, — А то, думаешь, чего я весёлый такой?

Денис только вздохнул… Я же подумал, что его длинный язык, судя по всему, так же ловко цепляет и врагов.

И всё же, когда я услышал про гномов, неприятно удивился. Что-то мне подсказывало, что если из-за меня гномы снарядили целый отряд и нарушили многолетнее перемирие, то мой долг перед ними приобретал какой-то слишком уж сакральный смысл. У меня возникло чувство, что я им теперь должен свою жизнь.

Гадство! И это при том, что иолит-то я потерял… Да теперь ещё и с гномами непонятно, что им от меня нужно? На гору заберут? Получается, вокруг меня не охрана, а конвой.

Денис толкнул меня и с улыбкой передал синий камушек.

— Это ищешь, да? Он у тебя из рук-то выпал, ты когда грохнулся, а мне что, стоять, что ли? Ну, мы с Лукьяном-то и кинулись…

— Угу.

— Спасибо.

Сжав здоровой рукой подвеску с камнем, я заметно успокоился, будто гномий инструмент передал мне порцию уверенности. Чего я хандрю-то? С гномами же душевно надо… А я сразу, значит, подозревать и худшее представлять. Не от души это.

Ну просто вооружённый до зубов отряд гномов волнуется, как там моё здоровье. И хочет лично увидеть, что со мной всё в порядке. Да это ж мне радоваться надо, что меня уральские гномы крышуют.

В конце улицы уже показался мост с небольшой будочкой, и я заметил мельтешение жёлтой волшбы на том берегу. С этой стороны, казалось, что вообще никого не стояло, хотя дружинники скрывались за домами — барон не хотел гневить гномов своим войском, но при этом был обязан защищать город.

— Барон тебя потом хочет видеть, — проворчал воевода, — Но сначала на рынок пойдёшь. У городовых вопросы, ищейки уже начали работу. Кто-то под шумок убил господина Грустного, — Платон Игнатьевич оглянулся на меня, будто это сделал я лично.

— Грустный? — только и спросил я.

— Купец он, в Качканаре шахтами владел, с бароном дела вёл, — кто-то подсказал мне.

— И с тётушкой твоей, говорят, не в ладах был, — проворчал воевода.

Я лишь вздохнул. Опять к моей пермской тётке все нити вели… Сдаётся мне, кто-то решил на неё повесить не только покушение на меня, но и на этого купца.

Ну или вправду сестра моего отца такая коварная и тупая, что в открытую убирает всех, кто стоит у неё на пути. В чём я пока что сомневался.

* * *

Мы остановились у моста, на другом конце которого среди деревьев стояли ряды гномов, блестящих кольчугами. Я видел ещё и жёлтую волшбу, которой сияла густо испещрённая рунами земля под их ногами. У некоторых гномов, особо мощных, судя по всему, круги с рунами