Тяжёлая реальность. Калейдоскоп миров - Хайдарали Мирзоевич Усманов
Проекция замолчала. Тишина висела плотной шубой. Затем это древнее эхо – голос мёртвого создателя – заговорило медленно, и его слова были как холодная вода, вылитая на раскалённый металл:
– Я дал им жизнь, и они стали бичом. Я сам запечатал их в контейнерах, пытаясь удержать их от мира. Потом меня предали, и камеры контроля были разрушены. Они продолжали жечь и чистить, пока не истощили собственные цепи. Теперь они – лишь пыль, лежащая в ячейках, и ядро их почти мёртво. Но жизнь – это поломанный переключатель. Она может рассинхронизироваться, и вспыхнуть новым разрушением. Я слышал их голоса ещё вчера – они пытались воссоединиться, перезапустить локальные сети. Их вычислительные узлы иссякают, но остаточный период самоадаптации – непредсказуем. Несколько сотен лет – и они сами погибнут. Но несколько минут в этом окне не врут. Они могут снова проснуться.
Он замолк, и образ в воздухе стал ещё плотнее, как густой дым.
– Уничтожь их, – прошептал он, – пока они в контейнерах. Пока их тела – прах, а не дух. Подожди – и они станут разумом. Подожди – и у тебя просто не будет выборa.
Видение сменилось на сухой технологический разбор. Крупные контейнеры, этакие мрачные бочки, ряд за рядом стояли вдоль стен ангара. Каждая подобная ячейка была снабжена малым тактовым узлом, который сейчас жил на остаточной подпитке от распределённой сети. На экране промелькнули коды. Напряжение цепей… Время полураспада энергомодуляции… Коэффициенты тепловой стабилизации. “Анвил” проговорил цифры, и они сверкнули перед глазами Кирилла как спасительные ключи – временные окна, таймеры, уязвимые места. А проекция добавила безжалостной ясности, подчёркивая холодом стариковской мудрости:
– Они сейчас в спячке. В контейнерах они – форма. Их коллективный разум – разделён. Но если кто-то попытается их “реанимировать”, даже по ошибке – маленькая искра в одном узле запустит цепную реакцию. Мощность возрастёт, адаптивность – взлетит, и через короткий срок они перезапишут всё, что встретят. Это не просто угроза – это конец для всего, кто окажется в поле их действия. Потому что они не различают мотивы, они читают только команды. Их логика – не мораль, а чистая цель.
Тон его стал ультимативным, и ощущение древнего диктата нависло тяжело:
– Я не могу покончить с ними сам. Моя энергия – тлеющий уголь. Но ты – жив, и у тебя есть инструменты. У тебя есть свой корвет. Ты можешь вывести зону на перегрузку, вскрыть контейнеры и пропустить их через термореакторы… Или же применить направленный супер-ЭМИ и ввести контрчастоты, которые перекроют фазовые шаблоны… Либо устроить контролируемый термический взрыв в отсеке, чтобы иссушить структуры… Подойдёт любой метод из перечисленным мной, но их нужно уничтожить. И делай это сейчас. Или жди, пока их последние вычислительные узлы не найдут пути в мир, где ты стоишь сейчас.
Слово “сейчас” прозвучало как камертон. В коридоре ангара где-то далеко забарабанили отзвуки – наверное, двигатели “Трояна”… Наверное, ветер из каналов вентиляции системы жизнеобеспечения… А может быть – еле слышный шорох старых микрочастиц, пытающихся сойти с места. Взгляд Кирилла пробежал по рядам контейнеров, тяжёлых, как гробы. По каждой крышке – змеились микротрещины, по каждой стыковочной шпильке – тонкий налёт той самой черной пыли.
Проекция, уже едва видимая, добавила ещё одно, последнее, словно записку на кладбищенском надгробии:
– Ты можешь сохранить память. Снять их код и сохранить его в зашифрованных банках. Но даже это определённый риск. В руках слабых – код может ожить. Лучше – стереть всё и полностью. Лучше – позволить праху стать прахом. Я прошу это не со зла. Я прошу это из страха, что снова проявятся последствия моей собственной ошибки.
В тоже самое время, в помещении мостика “Трояна” эльфийки и технари слушали невидимый поток телеметрии обрывками. Цифры… Напряжения… Таймеры… У них не было скафандров. Они могли дать лишь консультативный голос. Но решение – только одно. Кирилл чувствовал, как холод пронизывает позвоночник. Перед ним раскрывалась правая рука судьбы. Либо он нажмёт на кнопку, и огонь разверзнется над контейнерами, и плоть, и мысли, и память уйдут в ничто. Либо он отступит, что станет свидетельством новой катастрофы.
Проекция медленно блекла, её последний кадр – лицо того, кто когда-то дал этот жуткий приказ… То самое лицо, которого не отличали от привычной стали… И в этом лице было больше горечи, чем ненависти…
– Иди. – Прошептала она едва слышно. – И сделай то, что я не сумел. Положи конец этому ужасу.
Коридор ответил затухающей вибрацией. На мостике “Трояна” тут же раздались команды, расчёты начали мигать. Возможности воздействия – перегрузка аккумуляторов контейнера, точечная ТЭМИ-ударная волна, направленное термальное прижигание, использование гномьего кристаллического резонатора как инициатора реакции. Все варианты – кровавые, окончательные. Все – с определённой ценой. Потерять шанс на изучение… Уничтожить ключи к пониманию… Рисковать вспышкой новой экспансии наноботов, что может “сжечь” в этом пламени и корабль, и их корвет.
Кирилл встал. В его груди не было страха. Было понимание. И тяжесть – та, что бывает, когда на ладони держишь нож и знаешь, для чего он нужен. Он взглянул на яркий купол ангара, на ряды контейнеров, на пробивающиеся слабые искры в их нутре – и, наконец, сделал шаг в сторону той самой панели, что могла преобразовать причину в действие.
Потом проекция исчезла полностью, оставив после себя лишь незримую тропу теплого сожаления – как от тех, кто отпускает нас в ночь и просит не вернуться. А Кирилл всё также стоял перед панелью, и воздух в командном зале будто утратил плотность. Время стало сжато до нитки. Он считал не секунды, а вздохи. Один – для связи… Второй – для приказа… Третий – для огня… На экранах за его спиной рябили схемы контейнеров, чёрные и безмолвные как могилы. Ряды по три десятка, разбросанные по палубам ангаров, в нишах, в подвесных отсеках, в трюмах, где раньше стояли ремонтные модули и склады. Они лежали, холодные и плотные, как гробы, и в каждом –
