Тени двойного солнца - А. Л. Легат
– Мог бы. Но я выбрал жизнь.
И потому я сейчас здесь, в очередной дыре, хватаюсь за последнюю надежду, как бедняк, как утопающий…
Цирюльник подгадал время и выпалил:
– Самая дорогая шлюха, милсдари, энто моя жена: таскается хреньте где и с кем, а плачу за нее я!
Стало только хуже. Дорогая ли, дешевая – какая мне теперь разница?
Я нахмурился, придирчиво осмотрел работу цирюльника, повертев головой. Должно быть, не у всех столь острое зрение, особенно в старости. Да и, будем честны, когда мужчины Воснии выглядели опрятно: брились, умывались, расчесывали колтуны? Я давно покинул остров и отчий дом. Больше не будет ни терм, ни ровных воротников, ни чистых простыней. Восния – край грязнейших людей. Людей хуже самой грязи. Для кого я вообще стараюсь?
Рут продолжал ухмыляться. Уж он-то знал, для кого.
– Пожилые вдовы будут в восторге, готов ставить на это все свои зубы, дружище. Такого они еще не видали.
«Приплывший из-за моря аристократ без земель вернулся с войны и ищет выгодный брак».
Разве у пьянчуги могла родиться идея получше? Да и я хорош: согласился же. Сотню раз пожалею, забуду про хороший сон…
– Только рожу сделай попроще. – Рут ткнул флягой в мою сторону.
Я глянул в зеркало в последний раз. И что не так с этим лицом? Грядущее корчило мне рожи куда хуже.
– Сталбыть, я сгодился? – напомнил о себе старик.
Я поднялся, кивнул и скинул медяк сверху: нет никакой вины цирюльника в том, что в Воснии все идет наперекосяк. Мы оседлали коней, не проверяя поклажу – воровать у нас теперь, кроме седел, было нечего.
Осенняя свежесть приглушала уличный смрад. Подмастерья суетились, гнули спины, вытирали пот со лба – полны надежд и заблуждений. Еще пару лет назад я был таким же. Шел под флаг, торопился на войну, полагая, что хуже бандитов Крига ничего быть не может. Что нет участи паршивее, чем выступать на турнирах, побеждая по команде, но куда больше – проигрывая, поддаваясь. Все ради того, чтобы золото со ставок попадало в правильные руки – руки моего хозяина, последней скотины, что держала меня на коротком поводке.
– Рожу, говорю, сделай попроще. – Рут почти прикончил то, что осталось во фляге, и совсем повеселел.
Единственный друг, который стерпел все и остался на моей стороне. Вероятно, я не заслужил даже этого.
После разоренного Волока улицы Оксола казались безупречными. Здесь и там возводили новые дома, пекли свежий хлеб. Сытые, румяные дети гоняли дворовых котов…
– Давай освежу тебе память, пока не поздно. Как зайдешь на банкет, будь вежлив: подавай руку, кланяйся и все такое прочее.
– Это и так ясно, – вздохнул я.
Рут глянул на меня с сомнением, вытер нос рукавом и продолжил:
– Я поспрашивал: вдов будет с лихвой, не проворонь ни одну. Гранже оставь напоследок, хоть она и моложе всех. У ней на содержании три любовника, и парочка из них – гвардейцы. Туда лучше не лезть, сечешь?
Я кивнул.
– Буду держаться подальше. Напомни: высокая, все лицо в родинках?
– Ага. Не женщина, а сплошная проблема. – Он почесал нос. – Впрочем, после твоей подружки из Крига эта – сущий ангел.
– Из Крига? Ты о ком? – Я сделал вид, что ничего не помню.
Приятель хмыкнул.
– Так или иначе, ближе всех к смерти старушка Йелен – бывшая жена казненного мятежника. – Рут смягчил горло сливянкой. – Чем ейный муж провинился, я так и не вынюхал, но ты в голове держи. Что еще…
Хромой попрошайка встал посреди дороги, явно нацелившись на нашу совесть. За шесть лет жизни на материке я не обнаружил сострадания ни у всадников, ни у пеших бедняков.
– Пошел вон, – огрызнулся я.
Видит небо, через пару недель мне и самому пригодится парочка медяков. Рут прикоснулся к рукояти ножа, и бедняк излечился от хромоты.
– Так о чем бишь я, – невозмутимо продолжил приятель, когда мы отправились дальше. – По поводу сестер Бринс: тебе сойдет любая. Светленькие, по волосам узнаешь. Да только сказывают, что доходы у них все хуже…
Я покосился на приятеля и перебил:
– Где ты это все разнюхал?
– Где пьют, там всегда хорошо болтают.
Ему ли не знать. Мы проехали забегаловку «Гусь». Осталось всего две развилки, чтобы повернуть назад, пропустить чертов банкет и сбежать.
– Про Бовилль и Карнаух я тебе уже докладывал. – Рут подцепил это слово после того, как ходил разведывать под флагом.
– Мгм. Держаться подальше от первой, подумать насчет второй…
– Нет, ты все напутал, – раздраженно сказал Рут. – Карнаух сама та еще охотница, к ней не суйся. Овдовела дважды за пять лет, и с отличным прибытком. За ней пастбищ не меньше, чем у Малор. Гиблое дело.
От подробностей начинала трещать голова.
– Выходит, Бовилль не так плоха – та крупная дама с жестокими сынками?
Приятель кивнул и поковырялся в зубе.
– Есть еще навозная графиня, скупщица скорняжных мастерских – мегера Малор. Поговаривают, что она свела мужа в могилу. – Рут поковырялся в ухе, в котором явно побывало слишком много сплетен за последние дни. – Отравила или извела мерзким нравом.
– Славная компания. – Я замедлил коня, рассмотрев шпили резиденции. – И как мне выбрать?
– Если у тебя вовсе будет выбор, приятель, – Рут дернул плечами. – Я бы надеялся на наименее худшую.
– Это которая?
Мы помолчали. Если уж и Рут заткнулся, дела мои плохи, нечего и гадать. Площадь приближалась. Острые концы башен резиденции торчали, как колья в охотничьей яме.
– Проще сказать, с кем не стоит водиться, – снова заговорил Рут. – Про Карнаух и любовничков Гранже ты все знаешь. А помимо… я бы остерегался графини. Ну, той, которая одного мужа извела.
Я усмехнулся, покачав головой:
– За два года я успел связаться с куртизанкой, которая пыталась прикончить все войско Восходов, и с оторвой, которая…
– Э-э, нет, приятель. Тут другое. Обо всех чего-то не договаривают, а графиня Малор известна каждому пьянице в округе. – Рут поднял палец к небу. – Ты дослушай, не торопись. У Венсель странные дела с банком Арифлии, о которых никто ничего толкового не расскажет. У Бовилль сыновья – те еще ублюдки, похуже твоих сотников…
– Наших. Бывших наших сотников.
– Ты слушай. Сестры Бринс в последние годы беднеют и безвозмездно дают в пользование славные земли под Квинтой. Венсель, Бовилль, Бринс, Карнаух. Один слух на каждую. Что же Малор? – Рут промочил горло. – Жестока, с отвратительным нравом, весь ее прибыток с наделов покойного мужа, а еще сказывают, что сношается она со свиньями, не подмывается годами и балуется искрицей в игорных домах. – Я
