Тени двойного солнца - А. Л. Легат
– Одного милсдарем зови, другому – то, потом третье, – ворчал посыльный, полагая, что его не услышат из-за стука молотков по дереву.
Ветер трепал лист бумаги, на котором вывели всего три строчки. Я вытер левый глаз, но слеза побежала по щеке вниз, к шее.
– Моему дорогому помощнику, Ольгерду, – прошептал я. Святой отец Мафони унаследовал храм? Я поднял сверток выше лица, чтобы поймать тусклый луч солнца. Два раза прочитал последние строки. Повторил их одними губами.
«Поведайте мне все о вашем успехе. И продолжайте работу. Полагаюсь на вас».
Мог ли этот день стать лучше? Разве что появись передо мной милосердная Мать и повтори она те же слова… Дрожащими руками я свернул письмо и спрятал его под рубахой у груди. Потом подтянул пояс чуть выше, чтобы хрупкая бумага не выпала в дороге…
Единственная голубятня в Горне почти разваливалась. Подумать только – всего несколько месяцев назад в столь же плачевном состоянии была и обитель светлейшей Матери.
– Тук-тук! – я вежливо постучался в дверь костяшками двух пальцев: привешенную колотушку давно сорвали.
Никто не отвечал, кроме голубей. Я с кряхтением поднялся наверх – в голубятне всего один работник, и тот, должно быть, смотрит за птицами в данный час. На чердаке стояла суета – ворковали, хлопали крыльями, перепрыгивали с насестов на жерди и обратно. Пахнуло не только застарелым пометом и отсыревшим зерном.
– Он отлучился, кхе-хе… – проскрипел Смердяк. Провидец стоял в углу и рассматривал трех серых голубок в одной клети.
– Добрый день, э-э… Какая неожиданная встреча! – прогнусавил я, стараясь не дышать.
Смердяк едва улыбнулся. Должно быть, провидцам неведома неожиданность в любом из ее видов.
– Вы хотели, кхе, отправить письмо, мой друг.
Есть ли толк спорить с провидцем? Я кивнул.
– У меня к вам, кх, просьба.
– Да? О-о! Что угодно для моего хорошего друга! – Я подошел к столу.
Смердяк неуклюже последовал за мной, натыкаясь на клетки, тревожа и без того неспокойных птиц.
– Я бы не хотел, чтобы вы говорили о нашей дружбе, кхе-хе. Особенно на бумаге.
Улыбка моя ослабла, я расчистил скамью, положил серебряки за услугу на столешницу и осторожно достал чистый лист. Неужто дружба с Ольгердом – повод для стыда?
– Что вы, раз уж сама Милосердная мать свела нас и одарила своей милостью, как я могу солгать преподобному отцу Мафони… Настоятелю Мафони! – исправился я.
Смердяк смотрел на меня неотрывно, и я поежился. Можно ли солгать провидцу?
Но он переменился в лице: появилась дружелюбная, почти смеющаяся улыбка.
– Вспомните, кхе, как сами вы сомневались, не верили. Как могли отказаться от моего совета и поставить под удар дело великой Матери?
Мои глаза заслезились не только от смрада.
– Вы считаете, что отец Мафони по незнанию навредит нашей миссии в Горне?.. Разве же такое…
– Что скажет он, услышав о чуде? Кех-хе. Усомнится ли в вас, отзовет ли? Видел я…
Сердце пропустило удар. Никогда бы святой отец Мафони не поверил письму, в котором от лица его верного ученика, Ольгерда, говорилось бы о чудесах.
Перо зависло над бумагой, чернильная капля разбилась об уголок.
– Ох… – я тут же принялся вытирать столешницу. – Но солгать?.. Праведно ли…
Смердяк прижал руку под мышкой и покачал головой:
– Настанет время для признаний, друг мой. Молчание, кхе-хе, порой сдвигает горы…
Я колебался.
– Разве же дело великой Матери не превыше всего? Разве же друг мой Ольгерд не заслуживал небольшого чуда, ке-хе?
Мы оба знали правду, и все же теплота разлилась в моей груди. Я поджал губы и кивнул. Перо вывело неровное имя моего наставника, названного отца.
– И, э-э, если позволите… – я задержал дыхание. – У меня к вам тоже небольшая просьба.
Смердяк неотрывно смотрел на меня, так и не присев за время беседы.
– Вы не могли бы, э-э, посетить… – мои уши запылали от стыда, – … мыльню? Видите ли, ваши одежды…
– Кхе-хе-кхе… – Я мог поклясться всеми мучениками, что Смердяк в этот раз только смеялся, а не кашлял. – Видели мои глаза, этот день настанет.
Я с непониманием помял уголок листа пальцами.
– День, когда я войду в мыльную воду, хе-кх, станет для меня последним. – Смердяк, похоже, не шутил. Волоски на моей шее зашевелились. – Но я готов исполнить просьбу моего друга.
– Нет-нет, что вы, я не…
– В тот день, как исполним мы волю великой Матери, да, кхе-хе?
Я не знал, что сказать.
Заскрипели ступени, птицы встрепенулись. Дверь голубятни распахнулась.
– А стучаться вас, святой отче, не учили?! – крикнул с порога хозяин птиц.
После нелепых извинений я наконец приступил к делу. Смердяк стоял рядом, но не смотрел в письмо. Должно быть, провидцу нет нужды читать даже письма…
Я ответил отцу Мафони, что милосерднейшая из Матерей направила меня. И что увидел я верный ответ после усердных молитв. Мои уши все еще горели, когда я передал письмо в Квинту.
Уже на улице Смердяк коснулся моего плеча:
– Вы расскажете все, кхе-хе, как настанет нужный час.
– Я солгал. – Последнее слово казалось далеким, чужим. Из привычки я начал покаяние: – Милосердная Мать, что же сделалось со мной в этом краю…
– Не корите себя, друг мой, хекх. Не видел я более верного служителя Ее, чем вы есть. Вы нынешний, вы – грядущий…
Мы разошлись, холод Горна пытался добраться до самых костей. Но, странное дело, я все еще чувствовал теплоту в груди.
– Доброго денька, отец Ольгерд! – помахала мне девочка.
Я улыбнулся и поднял руку в ответ, забыв про ложь, покаяние и вину. Передо мной, обласканная редкими лучами солнца, стояла часовня. Обитель Ее. Главное дело моей жизни.
Во дворе, возле новенького прируба, играли и смеялись дети.
Лэйн Тахари. Оксол, особняк графини Малор
Что делает женщину неотразимой? Роскошное платье, сводящее груди вместе, там, где им положено быть вопреки притяжению? Ожерелье и серьги, отражающие свет? Богатство, из которого рождаются платья, горделивая осанка, блеск в локонах и десяток охранников, которые не дозволяют кому-либо еще воспользоваться этой красотой? Возможно.
Но я полагаю, что все это венчает правильный взгляд. Острый, разящий, ясный, точно лезвие керчетты.
Я просто сидел и пил, пытаясь приглушить боль. И, кажется, этого уже было достаточно, чтобы на меня смотрели так.
Взглядом женщины, которую я не заслужил.
– Сегодня выглядит гораздо лучше, – соврала графиня, подсев рядом.
Я потянулся рукой к лицу, и ее пальцы легли на мою ладонь.
– Это все белила, – я осторожно пожал плечами. – Работа ваших слуг.
Она едва улыбнулась и резво поднялась, потянув меня за руку к
