Жрец Хаоса. Книга IV - М. Борзых
Но, как оказалось, далеко не все желали туда попасть. Некоторые в здравом уме и доброй памяти отказались от переселения в богадельню при Ордене, и за ними ухаживали родные. А потому, когда прошёл слух о том, что княгиня может попытаться вернуть подвижность боевым ветеранам, эта тройка решила попытать счастья.
Об этом мне рассказал седобородый, сухонький дядька с цепким взглядом и ледяного цвета глазами, будто выцветшими на солнце. Видно было, что раньше у него был богатырский размах плеч и крепкая сбитая фигура, но даже сейчас он не был похож на ожившую мумию, в отличие от двух своих товарищей по несчастью.
— Ваше сиятельство, мы понимаем, что мы не работники мечты, но у нас есть опыт, знания и немалый магический ранг. Голова у нас работает, в отличие от остального тела.
Старик видел реакцию княгини, однако же не сдавался, пусть и таким не самым честным путём, он пытался выгрызть у жизни хотя бы ещё одну попытку на достойное существование.
Я их прекрасно понимал: они цеплялись за любую возможность, чтобы перестать быть в тягость своим родным и снова начать приносить пользу хоть кому-то.
И более того, глядя на их энергетические структуры, я видел, что эти трое — достаточно сильные маги от четвёртого до шестого уровня. А седобородый воин и был той самой «шестёркой». К тому же цвет его ауры намекал на то, что передо мной лекарь. Лекарь-инвалид в ранге магистра — нонсенс. Я не представлял ситуации, когда бы лекарь не смог вылечить себя в первую очередь.
Я заглянул в список, подготовленный Эльзой. Лекарь там был только один. Мясников Фёдор Михайлович, военно-полевой хирург.
Без галочек напротив своих фамилий осталось лишь два ветерана: Лапин Василий Николаевич, артефактор пятого ранга и Калинин Иван, механикус четвёртого ранга. М-да, если боги и существовали, то они нам явно благоволили.
— Как так вышло, что вы, лекарь-магистр, не смогли восстановить себе подвижность? — задал я вопрос в лоб.
В конце концов, передо мной была не кисейная барышня, а военно-полевой лекарь. И ходить вокруг да около с такими вопросами не имело смысла.
— Очень просто: попал под бомбёжку в госпитале, — ответил мне старик, не отводя взгляда.
— Это не во время ли Курильской военной кампании, случайно? — уточнил я.
— Во время неё родимой. На Сахалине.
Я только покачал головой.
— Это же надо… А сколько лет назад это было? — уточнил я, пытаясь подтвердить или опровергнуть одну теорию.
— Восемнадцать, если мне не изменяет память, — ответил он.
— Да… — я криво улыбнулся. — Судьба иногда строит весьма интересные гримасы.
— Не верите? — он воспринял мою ухмылку по-своему. — Никто не верит. А нас тогда пустотными гранатами забросали. Весь госпиталь разом сложился в одну воронку. Живых можно было по пальцам двух рук пересчитать. А госпиталь был краевой, развёрнутый…
Мясников торопился выговориться, ожидая, что его вот-вот высмеют или оборвут на полуслове. Вот только кто бы ещё ему мог поверить, если не я?
— Отнюдь, Фёдор Михайлович. Я очень даже верю, — сжал я руку лекаря в жесте поддержки. — Я, знаете ли, некоторым образом, тоже к этому имею отношение.
— А вы-то как могли? — теперь пришла пора Мясникова мне не верить.
— У меня на память об этом событии нога так и не вернула полные кондиции, — я закатал брюки и показал ногу с иллюзорной чешуёй горга. — Так что мы с вами, скажем так, боевые товарищи.
— Да неужто? — лекарь смотрел на меня цепким взглядом, как будто ощупывал.
Уж не знаю, мог ли он одним взглядом просканировать моё тело, однако же спустя пару минут напряжённой работы мысли он выдал:
— Из того десятка человек, которые выжили, по возрасту вы подходите только к одному.
— Да ладно, неужто вы всех помните? — удивился я.
— Поверьте, помню, — кивнул лекарь. — Когда лежишь под завалами, весь искорёженный и слышишь плач младенца… При выборе — сращивать себе спинной мозг или лечить ребёнка — выбор как-то не стоит.
«Твою мать… — мелькнула у меня мысль. — А ведь по всем параметрам я не должен был выжить! Об этом говорили все…»
А уж Елизавета Ольгердовна и вовсе забористо выругалась вслух.
— Одна беда, — сказал лекарь, — латал я вас вслепую и исключительно силой. На тот момент у меня уже, как вы понимаете, подвижность была почти на нуле — придавлен был балками. Ну и как смог, так вас и залатал. Вы уж извините… что так. Если мне не изменяет память, там не только с ногой, ещё и с рукой должны были быть проблемы.
— Были, — подтвердил я. — Княгиня помогла.
Лекарь смотрел на меня и впервые за весь вечер улыбнулся — светло и даже как-то радостно.
— Значит, не зря. Я всё думал, как у вас жизнь сложилась. Выжили ли? Все ли с вами в порядке? И вот сижу сейчас напротив…
Эльза смахнула слезу и даже шмыгнула носом. У меня, признаться, тоже в горле запершило, от таких откровений.
В палате и вовсе стояла тишина.
— Фёдор Михайлович, вы мне жизнь спасли, а мы постараемся вам… Что у вас по медицинским показаниям? — перешёл я к делу, уже зная, что точно не брошу Мясникова на произвол судьбы.
— По итогу у меня поражение спинного мозга. К моменту, когда нас откопали, жизнь в себе я ещё мог поддержать, а вот срастить себя сил не хватило. Тело попросту отключило от разума вместе с энергоканалами, изрешечёнными осколками пустотных гранат.
— А что у остальных?
— А у остальных — осколками перебитые нервные волокна, у Калинина их даже не вынимали — думали, что не жилец.
— Отчего же армия не взяла на себя затраты по их излечению? — задала вопрос княгиня.
— Ну так… У них у одного и у второго ранения получены не в бою, а в мирной жизни, — пояснил Мясников, видимо неплохо осведомлённый о превратностях судьбы своих товарищей по несчастью. — А собственных средств на подобное лечение попросту не хватило.
Я обдумал
