Варяг III - Иван Ладыгин
Я видел, как Астрид, бледная, но собранная, уже руководила группой женщин и нескольких уцелевших мужчин. Они методично, с каменными лицами, стаскивали тела в длинные ужасающие ряды. Опознавать было почти некому. Она встретила мой взгляд, и в ее глазах я прочел железную решимость. Мы просто должны были сделать это. Должны были закончить этот кошмар и остаться людьми.
Я поймал взгляд Асгейра. Старый воин стоял, опираясь на секиру, его могучее тело было испещрено ссадинами и порезами. Рядом с ним, на голой земле, сидел Торгрим.
— Асгейр! Торгрим! — крикнул я. — Организуйте патрули вокруг всего поселения. Мало ли, вдруг Харальд приготовил нам сюрпризы? Или он может вернуться, почуяв нашу слабость.
Асгейр лишь мотнул головой, без лишних слов собирая вокруг себя верных людей. Торгрим молча кивнул и поднялся на ноги. Его умные глаза уже оценивающе скользили по остаткам частокола.
— Лейф! — мой голос сорвался на крик. Я увидел высокую фигуру воина, который, казалось, искал, куда бы приложить свою ярость. — Собери пленных в одном месте. Всех, кто выжил из отрядов Харальда. И организуй надежную охрану. Я не хочу самосуда.
Лейф хотел было возразить, но затем лишь сурово кивнул и сильнее сжал рукоять своего топора.
— Будет сделано, Рюрик.
Все разошлись, и на мгновение я остался один посреди этого хаоса. Но одиночество было обманчивым. Десятки глаз по-прежнему следили за мной. Ждали. Я был тем, кто должен был нести этот груз. А мне до смерти хотелось от него спрятаться…
Главный дом Бьёрна, еще недавно бывший символом власти и семьи, теперь представлял собой жалкое зрелище. Дверь висела на одной петле, внутри пахло дымом, кровью и страхом. Я превратил его в подобие лазарета. Лучшего места не было.
Первое, что я сделал, входя внутрь, — окинул взглядом большую горницу, ища глазами белоголовых мальчишек. Но, понятное дело, я их не увидел… Вокруг звучали лишь стоны раненых, разложенных на полу на разостланных шкурах.
Ко мне подошел один из хёвдингов, старый воин с перевязанной головой.
— Рюрик… Дети ярла Гранборга — те, кого усыновил Бьёрн… — он качнул головой, его глаза были пусты. — Их убили в первую же атаку. Прямо у ворот. Они… они выбежали с деревянными мечами.
Я скрипнул зубами. Звук был настолько громким в моей голове, что на мгновение заглушил все вокруг. Аксель. Олаф. Дети Эйрика… Их детские, одухотворенные лица, их мечты о подвигах… Все оборвалось тупым ударом топора какого-то безликого воина Харальда.
Вера в людей в моем сердце начинала стремительно таять. Большая ее часть сгорела вместе с Буянборгом, истекла кровью на его улицах. Остались лишь инстинкты. Инстинкт выживания. Инстинкт долга. И единственным лекарством от этой всепоглощающей тьмы была суета. Какое-нибудь дело. Какое-нибудь физическое, ощутимое действие.
И я окунулся в работу с исступлением утопающего.
Люди Эйвинда, сами едва держась на ногах, приносили раненых. Это был кровавый конвейер, не знающий конца. Я мыл раны кипяченой водой, которую удалось в спешке вскипятить на очаге. Поливал их медом, найденным в разгромленных кладовых. Накладывал повязки из разорванных рубашек. Ампутировал раздробленные конечности, прижигал культи раскаленным железом, которое подносил мне один юркий юнец — сын какого-то хёвдинга, потерявшего руку. Я поил их отварами из ромашки и тысячелистника — единственное, что мне удалось тут найти.
Я работал на автомате, мои движения были резкими, точными, но душа отсутствовала. Она пряталась где-то глубоко внутри, свернувшись клубком ужаса. Я и сам еле стоял на ногах. Рана на икре пылала адским огнем, каждый шаг отзывался в мозгу ослепительной вспышкой. Запястье, поврежденное в схватке, ныло тупой, изматывающей болью. Рука опухла и плохо слушалась.
Но я не мог остановиться. Пока я штопал, резал, прижигал — я что-то контролировал. Я не позволял хаосу поглотить себя. Я созидал. Не дома, не крепости, а самую малость — я возвращал людям шанс на жизнь. Одному воину. Другому. Третьему. И с каждой спасенной жизнью камень вины на моей шее становился чуть-чуть легче.
Ко мне подвели юного парня, не старше двадцати. У него была ужасная рана на животе. Кишки вываливались наружу. Он смотрел на меня широко раскрытыми, полными слез глазами.
— Я умру? — прошептал он.
Я смотрел на него и знал, что умрет. Знания моего времени были бессильны здесь, без антибиотиков, без стерильных условий, без сложной хирургии. Да и какой из меня хирург⁈ Обыкновенный обыватель — дилетант!
— Я буду молиться богам за тебя, — хрипло сказал я, начиная промывать рану. Я знал, что это бесполезно. Но я не мог просто оставить его умирать в одиночестве.
Именно в этот момент, глядя на его страдающее лицо, я твердо решил: хватит. Этот мир не должен зависеть от одного-единственного «целителя», пришедшего из иного века. Я обучу их всех базовой гигиене, обработке ран, остановке кровотечений. Пусть это знание, как крошечные семена, прорастет здесь и спасет хоть кого-то в будущем…
Время потеряло смысл. Свет из проломов в стене сменился вечерними сумерками. Я уже не чувствовал ни рук, ни ног, только одно сплошное, огненное пятно боли и усталости. Я делал перевязку старому воину, когда ко мне подошел один из викингов, чье лицо мне было знакомо, но имя я забыл. Он молча протянул мне бурдюк.
— Мед, — хрипло сказал он. — Выпей, Рюрик. Ты нам еще нужен.
Я кивнул, слишком измотанный для слов. Принял бурдюк и сделал несколько долгих, сладких глотков. Густая, тягучая жидкость обожгла горло, но тут же по телу разлилась благодатная теплота, ненадолго отогнав предательскую дрожь истощения.
— Спасибо, — выдохнул я, возвращая бурдюк.
Он кивнул и отошел в сторону. Я глубоко вздохнул, собираясь с силами, и подошел к следующей группе раненых, расположившихся у дальней стены.
И тут мое сердце упало. Среди них лежал Карк.
Он был бледен, как полотно, его жилистое тело не шевелилось. Темные и колючие глаза были открыты и смотрели на меня с мрачной иронией. На его грязной рубахе ниже ребер расплывалось огромное багровое пятно.
— О-о-о, здравствуй, Рюрик, — просипел он, и на его губах выступила розовая пена. Голос был слабым, но насмешливым. — Видишь, как оно сложилось? Боги, видимо, таки заметили мои скромные пакости и решили покарать меня за грехи.
Я молча опустился на колени рядом с ним, отодвигая окровавленную ткань одежды. Рана была ужасной. Глубокая, рваная, явно нанесенная боевым топором. Сквозь нее проглядывало что-то темное и пульсирующее. Смертный приговор.
— Как тебя ранили? — спросил я, хотя все и так было ясно.
