Тени двойного солнца - А. Л. Легат
Она по-детски надула губы и перебила:
– Я обронила пуговку.
Скальв вытаращил глаза и снова посмотрел на меня, явно выискивая поддержку.
– Пуговку?..
– Серебряную, в форме листка. – Сьюзан уже положила ладони на локоть Скальва, и тот совсем обмельчал. – Она дорога мне как память. Не могли бы вы помочь мне, Скальв?
Дочь банкира уже запомнила имена моих капралов. Борьба на лице Скальва была яростной, точно волны в море. Победил устав.
– Извольте простить, м-ледя, но на войне не до сраных пуговок.
Сьюз приобнажила полоску ровных белоснежных зубов.
– Эта пуговка весом в серебряк, а работы в ней – на три. Принесешь до ужина – дам за нее все десять.
Лицо Скальва потеряло цвета. Он выдохнул, поклонился и быстрым шагом вышел вон.
– Выходит, все-таки и на войне пуговки чего-то стоят, – Сьюзан небрежно подвинула бедром чернильницу на столе и уместилась так, чтобы закрыть собой вид на выход из шатра.
Глядя мимо нее, я размышлял – столь ли большой позор позвать к себе Деханда. И так ли опасно перевернуть стол, опрокинув его вместе с наглой дочерью банкира.
– Я не помешала вам, первый мечник?
– Помешали.
Она вздохнула, опустила взгляд и принялась стаскивать перчатку. Неторопливо, будто прибыла на пост отдыхать и забавляться. Белая полоска кожи появилась между оливковым рукавом и вышивкой на грубом подвороте. Ни на коже, ни на одежде не было ни пятнышка грязи, потертости или потемнения. Должно быть, днем и ночью ее держат в сундуке…
Сьюзан подняла глаза, и я сделал вид, что смотрел на карты с письмами, разбросанные по столу.
– Так чем могу вам помочь?
Чтобы мы расстались как можно скорее.
– Мне скучно, – никакого раскаяния, сплошная скорбь. Даже уголки ее губ не приподнялись. Безупречная издевка. После этих слов в Криге мне полагалось ее развлекать.
Теперь все иначе, верно?
– Капралам Урфуса нужны стрелы и масло для телег. Кузнец не справляется со своей работой по причине подпития. Полагаю, это займет вас на половину грядущего дня. – Я придвинул чернильницу, чтобы та не сверзилась с края. – Не благодарите.
Сьюзан отстала лишь на мгновение – пока вертела перчатку в руках.
– Вы много себе позволяете.
Я еле сдержал смех. Не было человека на всем материке, позволявшего себе больше, чем дочь банкира. Я придвинулся и сказал тише:
– Если вы полагаете, будто мы с вами друзья или все будет по-старому… вы заблуждаетесь… – Она сощурилась с такой злобой, словно задумала выдавить мне глаза тонкими пальцами. – … в вас больше нет ничего, что привлекло бы меня.
Эти слова дались легко. Впервые за долгие годы я почувствовал, что прозрел. Сьюзан сначала усмехнулась, а потом рассмеялась, приложив ладонь к губам.
– В моих руках ваша судьба, первый мечник. Я сровняю с землей ваш дом, состояние вашей семьи. Я разрушу вашу жизнь. Никто не возьмет вас к себе в слуги и не пустит на манеж. Сам Годари, будь его воля, не примется вас защищать…
Она наклонялась ко мне с каждой фразой. Я отразил ее усмешку:
– И все эти труды лишь из-за того, что я больше не желаю спать со стервой?
Сьюзан отпрянула, будто я ее ударил.
– Что вы себе позволяете? С чего вы взяли, что…
– Тогда за каким дьяволом вы таскаетесь за мной на край света?
Сьюзан смяла перчатку и вздернула подбородок:
– Весь мир вращается вокруг вас, не так ли?
Из всех угроз, о которых говорила Жанетта, это была самой очевидной. И назойливой.
– Тогда убирайтесь из моего шатра.
Она стиснула зубы и не нашла слов. И убираться тоже не думала. Видит небо, этой бессердечной суке что-то от меня надо.
– Вы злите меня, первый мечник. Не испытывайте судьбу.
Я встретил ее взгляд, переплел пальцы, чтобы не выплеснуть чернила на ее дорогое платье.
– Я рад.
– Чему здесь радоваться?
– Тому, что теперь наши чувства взаимны.
Она могла бы выцарапать мне глаза, а я – мог бы оглушить ее одним ударом и выставить прочь. Но мы сидели: она на столе, я – за столом, скованные приличиями. Скованные законом. Через какое-то время Сьюзан взяла себя в руки, надела перчатку и, не прощаясь, вышла вон. Я послушал, как ее шаги отдаляются, и только после этого вздохнул и положил локти на стол.
Но и тут меня не оставили одного. Погремев доспехом, в шатер заявился Деханд.
– Если позволите, – я Деханду ничего не позволял, но он продолжил, – угрозы миледи – не пустословие. Нет опаснее врага, чем Сьюзан Коул. От имени дома, которому я служу, я прошу вас впредь подбирать слова… осторожнее.
Я уронил голову на ладонь и уставился на чертову карту Эритании.
– Сам хорош! Не выдержал с ней и пары мгновений. Сдался, не подняв меча.
– У меня нет меча.
Яиц у Деханда тоже не было. И он все стоял, выпрямившись. Стоял, зная, что прав.
Сьюзан Коул, вторая ночь в пути, лагерь Восходов
Гант не спал. Более того – он еще не ложился. Стоял в пляшущем свете одинокого факела и буравил взглядом шатры сотников.
– Никак не пойму, ради чего тащиться в такую даль за одним человеком, – вывалил он, не подумав.
Я спрятала руки под плащом – дул настырный ветер с холмов. И ответила, проходя мимо:
– За ним пришли, а он все еще дышит. Значит, в следующий раз… – почему-то мне захотелось поспешить. Убедиться, что мечник еще с нами, а не лежит в луже собственной крови, обнимаясь с землей. – Иди спать. Никаких вопросов.
Гант проводил меня взглядом, а я не смотрела, улегся ли он под навес.
Я накинула капюшон на голову и спешно преодолела ряды спящих солдат. У главных шатров еще не спали – вот уж у кого было вдосталь выпивки и сил под вечер. Мечник не сидел у костра и не пел песен, не распивал южную наливку на пару с Урфусом. И не выслуживался, слушая похабные истории отпрыска Годари. У его личного шатра несли дозор все те же лица: седой пес и два щенка, одному из которых место было на невольничьей галере в морях.
Скинув капюшон, я прошла к пологу, не здороваясь.
– Миледи, – шепнул седой пес, потупив взор, – прошу вас подождать, дело в том, что…
Я откинула полог и зашла, не дослушав.
Посреди шатра в окружении трех лампад стояла кадка с водой. С порога меня встретил запах травяного мыла и теплого влажного воздуха. Первый мечник лежал в воде, не шевелясь, на верхней половине его лица лежало сложенное
