Парагвайский вариант. Часть 1 - Олег Воля

— А зачем было воевать за эти пустоши? — удивился отец.

— Там рассчитывали найти нефть.

— Это так важно?

— Конечно! Это кровь экономики того мира.

— И как? Нашли?

— Нет, — покачал головой Франсиско. — Она оказалась на том кусочке, который по мирному договору отходил к Боливии. А на парагвайском Чако ничего не нашли.

Лопес-старший грустно усмехнулся.

— А может, ты знаешь, где здесь у нас залежи золота или алмазов есть? Нам бы пригодилось.

— Увы, папа. В Парагвае нет ничего.

— Как ничего? Совсем⁈ — удивился Карлос.

— Вообще. Ни единого месторождения, заслуживающего больших вложений капитала. Ну, как бы у нас есть и железо, и медь, и цинк со свинцом, но залежи маленькие. Крупным корпорациям неинтересные.

«Ну это им неинтересно, а мне лично очень даже интересно», — подумал отец и, как мог, разузнал у чужой памяти сына, где что лежит. Хотя бы примерно.

Солнце уже начинало клониться к закату. Можно было и сегодня доехать до монастыря, но Карлос решил устроить ещё одну ночёвку. И тут на пути показалась маленькая деревушка гуарани. Дорогу пересекал ручей, и картинка, увиденная в нём, могла бы шокировать добропорядочных европейцев. В неглубокой водичке дружно и весело мылись мужчины, женщины и подростки всех возрастов. Голышом.

Обычное дело после окончания дневных сельскохозяйственных работ. Никого из участников это не смущало и не возбуждало. Просто рядовая ситуация для людей, живущих в гармонии с природой и собой. Лопеса эта картина тоже оставила равнодушным. Он видел это множество раз и воспринимал, как должное. А вот Франсиско было любопытно. Некоторые девушки среди купающихся были очень симпатичными, и он их жадно рассматривал.

Вообще, народ гуарани немного отличался от прочих обитателей Амазонии. У них достаточно приятные черты лица. Ростом они тоже в среднем выше лесных индейцев. Язык гуарани очень богат лексически и довольно сложен грамматически, что свидетельствовало о лучшем развитии ума у этого племени. Они выносливы, спокойны и неэгоистичны. Коллективизм у гуарани был глубоко укоренившимся, и режим доктора Франсии их совершенно не угнетал.

Хотя нищета их была просто ужасающей. Лопеса это не удивляло. Он знал об этом факте. Как-то в своей практике ему попалось завещание «разбогатевшего» гуарани, в котором он оставлял родственникам железные гвозди — поштучно.

Все мужчины носили только набедренную повязку и соломенную шляпу, и только один щеголял полями от широкополой фетровой шляпы. Именно полями. Тульи у неё не было, и сквозь дыру торчала собственная индейская шевелюра. Женщины носили юбки, и грудь была закрыта только у тех, кому размер желёз мешал работе по дому. Обуви не было вообще.

Гостей индейцы встретили радушно и до отвала накормили всякими вкусностями — жареным мясом с бататом, фруктами и орехами. Пока гости ели, их гамаки пристроили под навесом на случай внезапного дождя.

А потом деревенская молодёжь принялись петь и танцевать, просто так, используя гостей в качестве хорошего повода. Старшее поколение поддержало праздник игрой на немудрёных инструментах, главным из которых была большая арфа, украшенная лентами (1). Карлос ограничил своё участие хлопаньем в ладоши и подпеванием слов на гуарани. А Франсиско с удовольствием напрыгался в кругу сверстников и сверстниц, купаясь в потоке их внимания. Всё-таки новое лицо.

Довольный и уставший, он уснул очень быстро, и даже дикие крики обезьян-ревунов ему не помешали.

* * *

Дурной сон настиг его под самое утро. Отец уже проснулся, собирал пожитки и наблюдал, как сын опять ворочался и всхлипывал. Проснувшись, он схватился за живот, а потом вскочил и побежал к ручью. Его плечи дрожали, а глаза были полны слёз. Он долго и резко макал голову в прохладную воду, словно пытаясь смыть с себя что-то.

Вернувшись, он, не дожидаясь расспросов отца, буркнул:

— Мне снилось, как я в бой посылал тысячи мальчишек моего возраста. И они все погибли. Раненые пытались спрятаться в густом кустарнике, но бразильцы со всех сторон подпалили его. Там прятались и женщины тоже, и раненые солдаты. Они все горели там, кричали и задыхались в пламени.

Отец хотел остановить говорящего в надрыв сына, но тот упорно мотнул головой.

— Меня там убил бразилец. Я остался почти один, потеряв всю армию, и меня окружили. Я отказался отдать саблю этой обезьяне, и он меня просто проткнул. А потом меня хоронила моя женщина.

— Жена? — не понимая, переспросил отец.

— Нет, — нахмурился Франсиско. — Её звали Элиза Линч, и она родила мне шестерых детей, но я, скотина, так и не женился на ней. Уже после моей смерти они убили и старшего сына на её глазах. Он пытался её защитить. Она копала могилу обломком штыка и руками — для меня и для сына.

Остаток пути до монастыря темы чужих знаний больше не поднимали.

* * *

Орден францисканцев был запрещён приказом Супремо. Формально — упразднён. Но за толстыми стенами монастыря жизнь продолжала течь по старому руслу, будто ничего не случилось. Монахи молчаливо подчинялись светским властям, а взамен их оставили в покое. Свой вклад в экспортные грузы они вносили исправно. Так и пережили своего гонителя — без лишнего шума. Как тени.

В тот день ворота монастыря были распахнуты настежь. Повозка, влекомая отдохнувшим осликом, беспрепятственно въехала во двор. Поиски брата Базилио не заняли много времени, а обмен любезностями был краток и сдержан. Франсиско, оставленный присматривать за осликом, робко гладил его взъерошенную шерсть, пока взрослые скрылись в библиотеке. Там пахло воском, пылью и тайной.

— Общим счётом уже неделю это происходит, — начал Карлос, опускаясь в кресло. — По ночам он порой спит тревожно, ворочается, бормочет что-то непонятное. Но днём, когда бодрствует, никаких изменений в его характере незаметно. Всё тот же спокойный, послушный мальчик. Я бы и не стал тревожиться, но жена боится. Она настаивает на твоём вмешательстве. По-семейному без лишней огласки.

Базилио, высокий и суровый мужчина с проницательным взглядом, побарабанил пальцами по столу. Он молча достал из шкафа бутыль с вином, налил в глиняные кружки. Одну он пододвинул брату.

— На мессе был? Вода святая? Причастие?

— Всё как всегда. Молился, крестился. Даже не поморщился, когда окропили. — Карлос хрипло рассмеялся. — Брат, я ведь не