Медведев. Книга 3. Княжество - Гоблин MeXXanik
Та чуть удивилась, но тут же, не прерывая беседы, отломила кусочек хлеба с особенно крупными семечками на корочке и молча протянула ему. Мурзик принял угощение с тем самым выражением, которое бывает только у существ, искренне уверенных, что всё в этом мире вращается вокруг их хвоста.
Он зажмурился от удовольствия и начал хрустеть семечками, как маленький печной механизм, вернувшийся к жизни.
— Видите, — шепнул я, кивая на белку, — вот кто действительно знает цену возрасту. Не спрашивает, сколько лет. Ему лишь бы вкусного да побольше.
Соколова тихонько усмехнулась. И мне показалось, что в этот момент дом тоже стал чуточку теплее…
Глава 3
Совет
После ужина мы ещё немного посидели за столом — не торопясь, с чаем, под и стрекотание дремавшего на венике Мурзика.
Морозов вёл себя мирно, но время от времени бросал в сторону Соколовой косые, внимательные взгляды. Такие, словно проверял: не начнёт ли она вдруг тихо шептать заговор на свечу.
Впрочем, Вера Романовна была образцом приветливости. Спокойная, собранная, с прямой осанкой, она держалась, как человек, который пришёл в гости, но чётко знает, где начинаются чужие границы.
Однако я заметил одну деталь: девушка ни разу не посмотрела в сторону Морозова. Будто между ними стоял стеклянный экран. Видимо, всё ещё держала в памяти ту неудачную фразу, сказанную за прошлым ужином. Ту самую, после которой в воздухе ощутимо похолодало и со стола исчезла легендарная утка в меду.
Никифор же наоборот, окончательно расслабился. Он откинулся на спинку стула, прижал к груди салфетку, как орден, и принялся размышлять вслух, с каким трудом сохраняется деревянная отделка дома при здешней сырости.
— А стены, скажу я вам, ведёт. — Он говорил с тем видом, как будто рассказывал о дальнем родственнике с капризным характером. — Брус дышит. И краску ест, как мышь овёс.
Домовой сделал паузу, бросил задумчивый взгляд в потолок и между делом произнёс:
— А крыша… крыша, княже, сама себя не перекроет. Там бы пару листов железа не помешало, да пару досок. Из тех, что не ведёт от дождя. А то ведь, глядишь, и снег пойдёт.
Прозрачный намёк был оставлен с таким изяществом, что я даже не сразу понял — это не просто жалоба на погоду, а своеобразное заявление о выделении средств. Но на всякий случай с понимающим видом кивнул.
— С восточной стороны под кровлей сырость ощущается, — посетовал Никифор, покачав головой. — Я это костями чую. Там влажность собирается с ранней весны. В следующем году может течь образоваться. А там и до плесени рукой подать. А плесень, она такая… Живучая, хуже сверчков под кроватью.
— Разберёмся, — пообещал я с самым серьёзным видом и тут же повернулся к Вере Романовне: — Впишите в список дел первейшей важности закупку материалов для ремонта кровли.
Вера с готовностью кивнула. А Никифор… тот просто расцвёл. Он аж покраснел от удовольствия, хлопнул себя по коленям и ловко, как будто ему не добрые триста с хвостиком лет, а двадцать, и вскочил на ноги:
— Что же это я! — воскликнул он с искренним возмущением. — Совсем забыл о плюшках! Смотрю, а на столе пусто!
Мы переглянулись. Пусто?
Пирог, похлёбка, хлеб с семечками, чай с травами и медом, пышки, да ещё и варенье в мисочке на краю стола… Это «пусто» было таким, что накормить можно было не только дружину, но и всю делегацию купеческой гильдии.
Но мы промолчали. Потому что знали: когда домовой говорит, что на столе пусто — это значит, что так и есть. Мурзик, услышав слово «плюшка», приоткрыл один глаз, и в нем уже горел интерес. Да, вечер обещал продолжиться. И судя по всему, с сахарной корочкой.
— Владимир Васильевич, кликнете мальчишек из вашей дружины, — донёсся голос из кухни, тёплый и деловой, как будто речь шла вовсе не о пирогах, а о важном распоряжении на случай осады.
А затем в проёме появился Никифор. Он был гордый, приосаненный, с подносом, полным выпечки. Его домовой держал так, словно нёс знамя в параде.
— Пусть заберут пироги, — объявил он с торжественностью ярмарочного победителя. — Думаю, что они точно не побрезгуют. Да и хвороста я наготовил… ну… скажем так… с избытком.
Никифор сделал особый акцент на последнем слове, намекая, что меру он, конечно, знал, но предпочёл на всякий случай её превзойти.
— Мы не брезгуем, — мягко возразила Вера Романовна, чуть улыбнувшись. — Просто еды, и правда, много. И всё такое вкусное…
Она сказала это ровно, с уважением, почти на грани лёгкой похвалы, но без фальши, которая все портит. В голосе её не чувствовалось ни приукрашивания, ни снисхождения, а только искренняя благодарность.
Никифор засопел. Ему явно понравилось, как это прозвучало. Поднос он поставил на край стола, осторожно, как ювелир кладёт готовое изделие в витрину, и посмотрел на нас с видом: «Ну что ж, теперь уж точно не скажете, что вы голодны».
Мурзик при этом моментально материализовался у ножки стула, с обеспокоенным выражением на мордочке. Видимо, он переживал, что излишки хвороста не дойдут до пушистых лап. Никифор выдал питомцу кусочек лакомства и бельчонок убежал на облюбованный веник, чтобы никто не отнял угощение.
Морозов пробурчал:
— Только надо ребят предупредить, чтобы не ели сразу всё. А то потом тяжело будет бегать за упырями с пирогом в животе.
Вскоре мы с Верой собрались по комнатам, каждый с чувством приятной сытости и намёком на дрему за плечами. Морозов, вместе с Никифором деловито вынес снедь на веранду. Домовой нёс поднос с важностью старшего повара в отставке, а воевода прикрывал тыл, придерживая корзинку с хворостом, будто нес реликвию.
На веранде их уже ждали — дружинники с виду стояли чинно, но глаза у них были прикованы к выпечке. Приняв поднос, они унесли его с такой скоростью, что, кажется, пироги даже не успели понять, что жить им осталось пару минут.
Я же поднялся на второй этаж. В покоях было тихо, полумрак, только лампа у кровати отбрасывала тёплое пятно света на кресло.
Я закрыл за собой дверь, и только тогда понял, как вымотался. Не устал, а именно вымотался, до глубины позвоночника, до зевоты в костях.
Горячий душ снял с меня остатки бодрости окончательно. Я вышел из ванной, словно человек, которого растопили и заново
