Беглец - Андрей Никонов
Женщина заперла дверь на цепочку, забрала у Травина бумажку с адресом, достала из ящика комода другой клочок, сложила их вместе, убедилась, что раньше они составляли одно целое.
— На подоконнике, — коротко сказала она, и уселась за круглый обеденный стол, на котором стояла пишущая машинка, взгляд у хозяйки комнаты был уставший и равнодушный, — инструкции внутри, прочитаете — уничтожьте.
— Съесть? — пошутил Травин.
— Как пожелаете.
Сергей взял серый бумажный конверт, уселся за тот же стол, развернул. Женщина вовсю барабанила по клавишам, словно происходящее её не касалось. Внутри пакета лежало служебное удостоверение на имя Сергея Олеговича Добровольского, командировочные документы, несколько листов плотного печатного текста, сколотые скрепкой, и ещё один лист, на котором без труда поместились две строчки — адрес, фамилия, и фраза из известного произведения Пушкина, видимо, служившая паролем. Травин закрыл глаза, представляя, как буквы складываются в слова, открыл и прочитал снова. Машинистка, не отрываясь от Ундервуда, кивнула на тарелку с коробком спичек, дождалась, пока бумага с адресом сгорит, перемешала пепел карандашом.
— Не задерживаю, — кивнула на дверь.
Сергей поплутал по улочкам, чтобы удостовериться, что за ним нет слежки. Либо следили уж очень хорошо, либо он не был никому интересен — ни агентам ОГПУ, ни иностранным шпионам, ни даже местным карманникам, но молодой человек никого не заметил. Он зашёл в универсальный магазин, потом в книжный, и наконец вернулся в гостиницу.
Гостиница «Европейская» относилась ко второй категории, и предлагала одиноким постояльцам уютные комнаты без удобств, но зато и без подселения. В двадцати квадратных аршинах впритык стояли вполне приличная кровать с никелированными шишечками и мягким матрацем, платяной шкаф, кресло и письменный стол, в конце коридора можно было умыться, а в Домниковских банях, напротив бывшего таксопарка, в котором Сергей когда-то работал — полностью привести себя в порядок. Таксопарк разросся и переехал в другое место, от него в Дьяковском переулке осталась только прокатная контора. Большая часть московской жизни прошла рядом, в Сокольниках, но Травину предаваться воспоминаниям было некогда, он приехал из Пскова почти за полночь, с утра успел занести Емельяновым на Генеральную улицу подарки, забрать в конспиративной комнате пакет, и теперь до отхода поезда оставались считанные часы. Сергей просидел в номере до половины пятого вечера, потом выписался из гостиницы, забрал чемодан из камеры хранения на Октябрьском вокзале и отправился на Северный.
Ярославский вокзал, обновлённый на рубеже веков, с трудом вмещал то количество пассажиров, что стремились уехать из Москвы в сторону Сибири. В 1922 году вокзал переименовали, и он стал называться Северным, но и в обиходе, и даже в справочниках старое название сохранилось. Каланчёвская площадь вмещала целых три вокзала — Северный, Николаевский, который назвали Ленинградским, и Рязанский, поэтому Травину оставалось только перейти трамвайные пути, миновать длинный ряд извозчиков, небольшую вереницу таксомоторов, киоски Моссельпрома, зайти в здание, перестроенное Фёдором Шехтелем в древнерусском стиле, и уже оттуда — на перрон.
Иностранные пассажиры, чтобы добраться до Китая через территорию СССР, отправлялись из Берлина в воскресенье, с остановкой в Варшаве. В понедельник в Столбцах, которые теперь находились на территории Польши, они пересаживались в состав НКПС, и в полдень вторника прибывали в Москву, на Белорусский вокзал. Из Москвы курьерский 2/1 отправлялся уже с Северного вокзала в шесть вечера, так что зарубежные гости успевали прогуляться по столице, укутавшись в шубы и пальто — конец марта 1929-го в столице выдался морозным, и даже солнце не могло прогнать задержавшуюся зиму.
Вокзальный ресторан был полон народа, Травин не стал толкаться в ожидании свободного столика, купил у лотошника четыре пирога с печенью, стакан горячего сбитня, у продавщицы киоска Моссельпрома — две пачки папирос, и наконец добрался до поезда. Паровоз расплёвывался паром на положенном месте, помощник машиниста стоял возле железных перил и вглядывался в вокзальные часы, словно от этого они должны были идти быстрее. По перрону сновали носильщики, подвозя вещи к багажному вагону и выдавая квитанции — по одной на каждую единицу багажа. У Сергея с собой, кроме кожаного чемодана, ничего не было, в багаж он его сдавать не собирался, тащил сам, и носильщики молодого человека не донимали. Посередине платформы расположились киношники, кинокамера водила объективом по отъезжающим и провожающим, оператор держал на нижней губе папиросу, а остальные четверо из съёмочной группы донимали его советами. Среди них Сергей заметил одного из осветителей, знакомых по Пятигорску, но подходить не стал.
Состав сформировали, к паровозу прицепили багажный вагон с металлической крышей, а за ним почтовый с башенкой. За почтовым шли два вагона советской постройки завода имени Егорова, облицованных ольхой, покрытой лаком, тёпло-желтые стенки создавали ощущение уюта. Сразу после них находился вагон-ресторан, затем два дореволюционных пульмановских вагона, обшитых тиковым деревом, вагон-салон, ещё три пульмановских вагона и в самом конце — два егоровских.
На каждом пассажирском вагоне по всей длине шла гордая надпись «спальный вагон прямого сообщения».
— Теперича-то пожиже будет, — возле Травина остановился пожилой мужчина с тележкой и бляхой на фартуке, попросил папиросу, раскурил, растирая замёрзшие руки, — не тот коленкор. То ли дело при царе, в кажной купе ванна медная стояла, диван кожаный с золотыми гвоздями да кресла вокруг стола блестящего, наш брат туда только в белых перчатках и чистом фартуке заглядывал, как нос покажет, тут же на этот нос целковый. Вот такие времена бывали, а тут что, рукомойник оставили, и то не везде. Нету, понимаешь, шика и блеска. У вас, господин-товарищ, какая категория?
— Вторая, — ответил Сергей.
— В старом вагоне или в новом?
— В шестом.
— Знамо, в старом. Там, хоть и нету, значит, рукомойника личного, зато двое вас в купе лягут один над другим, а в этих, нонешних, вчетвером ютятся. Какой же это второй класс, я тебя спрашиваю? Безобразие одно.
Носильщик сплюнул, растоптал окурок и отправился ловить клиентов. До отправления оставалось тридцать минут, Сергей взялся за ручку чемодана, и тут его хлопнули
